Как для кукол.
А вот то, что сейчас происходит - это реальное.
Обнаженные тела, прижатые друг к другу, прикосновения к самым чувствительным и интимным местам, замирающее сердце и обжигающее удовольствие - это настоящее.
Тепло и ласковые прикосновения, поцелуи, расходящиеся с теорией, но такие сладкие, будто солнце насквозь пронизывало ее тело, и море качало на шелковых волнах.
Люк целовал и целовал ее, бесконечно долго и непередаваемо сладко, чуть посмеиваясь. Тогда Изабелла чувствовала на своих губах его дыхание и запах цветущих летних трав.
Люк понимал, что эти поцелуи - первые в жизни маленькой разбойницы. Он как-то сразу это понял, по ее неумелым прикосновениям, по тому, как она замерла, пробуя на вкус эту интимную ласку, по тому, как она не знала, как ответить, и по тому, как оглушительно билось ее сердце под его ладонью. Оглушительно и в совершенном восторге.
– Ой-ой! - вскрикнула Изабелла, когда вдруг обнаружила, что крепкая ладонь Люка лежит между ее ног. И от этого кажется, что все тело ее воспламеняется.
– Это ещё не ой-ой, – передразнил Люк, но было совсем не обидно. – Не бойся; ты сейчас похожа на перепуганного зверька.
Он склонился к ее груди и поцеловал острый сосок, взял его губами, коснулся языком так откровенно и полно, что Изабелла задохнулась от горячей крови, прилившей к ее щекам.
В руках коварного садовника она ощутила себя маленькой и глупой, чего давненько с ней не случалось, а его - ужасно взрослым, опытным.
Люк совершено точно был совсем другой, не то, что прочие женихи. Он уже не интересовался нарядами и танцами, и неловкие, неумелые знакомства тоже были не для него.
"Люк взрослый, - почему-то подумала Изабелла угрюмо, млея, чувствуя поглаживания меж своих подрагивающих ног и нескончаемые поцелуи на своей груди. - Его не заманишь модным попугаевым платьем. Так, а чем же его я привлекла?!"
От касаний его ладони Изабелла испуганно вскрикивала и то и дело порывалась стиснуть ноги. Рука Люка останавливалась, сжатая ее бедрами, но тогда его губы принимались целовать ее соски, да так, что девушка начинала извиваться, цапая руками простыни, чувствуя, как язык коварного садовника вдавливает сосок в мякоть ее груди. И от этого тяжелое, мягкое томление разливалось по ее телу. Изабелла подавалась вперед, трепеща, балансируя на грани удовольствия и жаждая чего-то еще, чего-то сильного, ослепительного.