– Я не могу, – пропищала белка убито, – с перепугу колдовство рассосалось!
– Так я и знала, что ты врушка.
– Эй, вы, – заверещала белка, – вы чего пристали? И, главное, к кому? Видите же, нищая девочка идет, ничего у нее нету!
– В узелке чего?
– Последние пожитки! - колотя себя лапами в грудь, орала белка честным голосом. – Вязаная шерстяная кофта в дырках, да зимняя юбка в заплатах! Отнимаете у сиротки последние пожитки?
– А я вижу голенище хорошего сапога, торчащее из узла, – грубо ответил разбойник. – А ну, пусть-ка твоя нищенка покажет, что там за заплатки в ее поклаже!
– Да отдай ты им свои вещи! – зашептала белка, по черенку лопаты взобравшись Изабелле на плечо. – Подумаешь, сапоги! Отец тебе еще лучше купи!
Вероятно, это и был самый разумный выход. И Изабелла даже сняла черенок лопаты с плеча и кинула узелок на землю.
Но вдруг другой разбойник, до того времени стоявший безмолвно, вдруг воскликнул:
– А зачем нам ее тряпки! Вы на нее посмотрите! Замарашка-то хорошенькая, что фарфоровая куколка. Давайте ее возьмем, да и продадим какому-нибудь купцу!
***
Изабелла крепче сжала черенок лопаты. Положение становилось все опаснее.
«Вот оно, платье! - сердито думала она. - Будь я в штанах и в сапогах, просто удрала бы! Или влезла на дерево, и они бы меня не достали! А в этой линялой тряпке с оборками и в этих разбитых тапках далеко не убежишь…»
- Господа разбойники, - произнесла она уверенно, но как можно мягче, чтобы не злить бандитов. - Давайте сделаем так: я вам добровольно отдаю свои вещи, они довольно хорошие и дорогие, это правда. А вы меня отпускаете с миром и мы все забываем о нашей встрече. И никто не остается внакладе!
- Хитрая какая! - шикнул на нее бандит. - Что нам толку с твоих сапожонок, они мне на руку малы будут! Кому мы их продадим? Ребенку? Да и отпускать тебя опасно; обещать ты можешь что угодно. Но потом проболтаться у первой же стражи. А так, - он осклабился, - мы тебя отмоем и продадим подороже. Ну, иди сюда, не бойся. Мы тебе не сделаем больно, цыпленок. Потискаем немного, может быть. Уж больно ты хорошенькая. Румяная, беленькая. Спелая, как земляничка…
Он потянул к Изабелле руки, трубочкой, как в дамском журнале, скрутил губы, противно причмокивая, и присел, будто собирался и в самом деле ловить курицу или цыпленка в изгороди. Глазки его масляно, похотливо блестели, бровки домиком вскарабкались на лоб.