Как человека тонкого, неравнодушного ко всему непостижимому, его не могла не поразить эта девушка. И не то, чтобы внешне она ошеломила его. Хотя при первой встрече – как некогда в детстве, когда он впервые влюбился в девочку из соседней школы, и иногда, встречая её на улице, чуть ли не падал в обморок – у него перехватило дыхание, – так, что он едва сумел скрыть своё волнение. «Влюбиться в неё ничего не стоит», – подумал тогда, уже искушённый в свои тридцать два года, нейропсихолог, психоаналитик, психотерапевт, в душе оставшийся, не смотря на свои громадные познания, почти наивным, искренним человеком. Он почувствовал по тому, как менялась интенсивность излучения в её глазах, по некоторым движениям и микрожестам, что эта девушка обладает, возможно, помимо поразительной, очень привлекательной внешности и неким даром гипнотического воздействия – как человек, рождённый повелевать. Доктору Эйнбоу в какой-то момент показалось даже, что она может и «ослепить» – чуть не физически – излучением своих глаз…
Между тем, Джеральд уже несколько дней находился в таком «полуавтоматическом режиме», пропуская через себя поток образно-логических структур. Он не испытывал никаких болезненных ощущений после перелёта и «хотел», если это слово вообще можно приложить к растению, только одного: чтобы его не трогали, дали сосредоточиться на экране его внутреннего телевизора. Иногда экран потухал, и тогда он либо засыпал, либо бессмысленно смотрел в одну точку – приятней всего это было делать, стоя у окна. Иногда он разговаривал сам с собой, или бредил. Температура у него «скакала», но не сильно. Аритмия становилась более плавной, и к исходу первой недели работу сердца можно было считать почти нормальной. Помаленьку, с точки зрения физиологии, всё приходило в норму. Однако в психическом состоянии улучшений не наблюдалось. Наоборот – он «замирал» всё больше и вставал всё реже…
Так продолжалось ещё несколько дней, пока доктор Эйнбоу добивался свидания с Лоэн, которую поместили в весьма неприхотливое узилище Департамента полиции. Дело в том, что эти люди – Джеральд и Лоэн – не отпускали воображение видавшего виды психоаналитика, обладавшего проницательностью и владевшего гипнозом. Он заинтересовался этой «парочкой», проникся к ним почти симпатией и чисто профессиональным любопытством. Вот почему он не пожалел усилий, чтобы иметь в интересах своего больного возможность свиданий с Лоэн, которую как злостную контрабандистку, нарушительницу, подозреваемую в незаконном вывозе золота и бриллиантов, скрывающую, к тому же, как считала полиция, и своё подлинное имя, и своё место жительства, отказывающуюся давать показания, изолировали от внешнего мира, пока не будет окончательно либо разоблачена её с Джеральдом преступная деятельность, либо… Впрочем, во второе «либо» компетентные органы предпочитали не верить. Как-то по-другому они не могли объяснить появление этих людей и их поведение… Да и что можно «придумать» в их оправдание? Как можно было объяснить их прибытие в аэропорт Риноса на небольшом почтово-грузовом лайнере в обход всех запретов, да ещё и с «мешками» драгоценностей? На лайнере, в соответствии со строжайшими инструкциями, не могло быть пассажиров из колоний-резерватов. Только виза столичного Департамента внешних сношений Теонии давала право посещать эти резерваты гражданам метрополии и её колоний-федератов, а Ринос был именно центром одноимённого федерата. Строжайший контроль был необходим именно для того, чтобы охранить резерваты от вмешательства «цивилизации», которое всегда превращается в насилие над более «примитивным» обществом. Так что внезапное появление двух человек, вынырнувших из тёмных глубин «забытых» территорий, да ещё с «тяжёлой мошной», не могло быть воспринято иначе, чем попытка грабежа или незаконного обогащения. Эта версия сложилась сама собой, априори, в первую минуту, когда вскрыли «багаж Лоэн» – несколько тяжеленных ящиков, сканирование которых показало, что там изделия из золота, слитки и огромное количество «камушков» – огранённых и не очень, больших и даже очень больших… Такова уж сила ограниченности всех «компетентных органов» на Земле. Всё, что по явным признакам укладывается в их миропонимание, сложившееся под сильным влиянием их служебных функций, они склонны считать «вещественным доказательством» вины.