– Усек? – ткнула она в меня пальцем. Чуть в глаз не попала. —
Ты ж, поди, уже комсомолец! Классового врага под землей чуять должен!
Комсомольцем я был целых два месяца. Осенью на комитете меня приняли. Хорошо, что про отца не спрашивали. А классовых врагов я, конечно, терпеть не мог. Когда по радио пели «Орленка», слезы на глаза наворачивались. Особенно на словах:
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Зато потом меня что-то прямо приподнимало. И я во весь голос подхватывал:
Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена.
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна!
И я, правда, гордился. И не мог простить врагам гибель Чапаева. И по тыщу раз бегал в кино – смотреть, как два бойца лупят немецких фашистов.
Вот только считать Иркиного отца врагом у меня никак не получалось. Хоть он был черным-пречерным. И кашлял, как ворон. Но как он плакал, когда Иркина мать обнимала его. И как они втроем поднимали его по лестнице, и он еле-еле одолевал каждую ступеньку, и его мешок колотился по перилам. И как он на самом верху повернулся ко мне и прохрипел: – Хороший ты человек, пацан!
Какой же я хороший? Испугался Ковалиху, и все ей выложил. Что теперь будет? Какую пакость она устроит Бурлакам? И кем я буду после этого?
Нет. Что-то в нашем мире не так!
Только я подумал об этом, как ветер зашумел в соснах, и мне за воротник опять посыпался колючий снег. Под солнцем пробежала серая тучка, а потом опять стало светло. И как будто не так холодно.
Смотрю, а кот Кышмыш уже перебрался через улицу Горького и теперь протискивался во двор к моим теткам. Крыса свисала у него из зубов, и хвост ее подметал снег на нетоптаной дорожке.
– Ой! Что сейчас будет! – выдохнул я.
И точно. Кышмыш аккуратно опустил дохлую крысу на крылечко принялся в сторонке вылизывать шерсть, Вид у него был очень довольный. Добытчик как-никак.
Только долго гордиться собой ему не дали. Тетка Рейзл вышла из дома с помойным ведром.
– Гва-алт! Кры-ыс!
Ее крик разбудил галок, мирно дремавших на снежных ветках. Они заметались, как оглашенные, вопя на все Кунцево.
Но куда ж им было до моей тетки.
– Штинкенде кот! – орала она. – Гейт аруйс! Ин дрерд! Чтоб ты гешволн был! Я не знал, что такое «гешволн», но что кот вонючий и чтоб он провалился – это я понял.