– Ой, да ладно! – Уитли метнула на него яростный взгляд. – Ты сам был без ума от него! Думаешь, мы не замечали, как ты пожираешь его глазами? Сладенько сюсюкал со своим южным акцентом, будто считал, что он соблазнится жалкой местечковой пародией на Трумена Капоте. А ты! – набросилась она на Кэннона. – Ты радовался, когда он погиб!
– Я был сам не свой, – бросил тот отрывисто.
– Ага, сам не свой от злорадства.
Кэннон пробуравил ее взглядом.
– И ты еще утверждаешь, что терпеть не можешь Линду? – сказал он. – Зря. Ты же точная ее копия. Не хватает только перекроенного лица, заплывших жиром лодыжек и армии сбежавших от тебя со скоростью света мужиков. Но не беспокойся: все это придет в ближайшем будущем.
– Нет у нее никакого будущего, – вставил полусонный Киплинг, подняв палец. – Больше нет.
Уитли с разинутым ртом уставилась на Кэннона. Плечи ее дрожали.
– Кэннон не это хотел сказать, – прошептала я, коснувшись ее локтя.
Она сбросила мою ладонь и схватила с пола бутылку. К счастью, Кэннон успел увернуться, и бутылка угодила в зеркало рядом с его головой.
– Вы все просто звери! Выметайтесь из моего дома!
Уитли выскочила из ванной, отпихнув меня в сторону, а через несколько секунд показалась в конце коридора с дробовиком в руках и прицелилась мне в голову. Я кубарем скатилась с лестницы. Грянул выстрел, пуля ударила в потолок, люстра закачалась, и на пол полетели куски штукатурки и лепнины.
– Выметайтесь! Термиты! Пиявки! Крысы!
Прозвучало еще несколько выстрелов, но я была уже у входной двери. Я рванула ее на себя и едва не сбила с ног Марту, в насквозь мокром зеленом пончо.
– Беатрис? Что случилось?
– Червяки! Опарыши! Мерзкие рыбы со складными зубами, которые живут на дне! Валите отсюда! Вы все!
Я не стала ничего ей отвечать. Добежав до моего грузовичка, я рванула с места и понеслась, не разбирая дороги, прямо по клумбам, лужам и сломанным сучьям, пока не выехала на подъездную дорожку, где слегка перевела дух.
* * *
Мне надо было побыть в одиночестве и проветрить голову.
Все, что они наговорили, твердила я себе, на самом деле говорили не они. Это было Никогда. Бесконечное сидение в этом месте, день за днем, пробуждало самые темные и гадкие мысли и чувства, словно ты требовал от мироздания, Бога или кого-то еще признать, что они были не правы.