Мы брали самых тяжелых больных, с различными заболеваниями, а моя сестра была моим постоянным помощником. Меня интересовала, прежде всего, работа с организмом: как он ведет себя, как ведут себя больные органы и как постепенно отступают болезни. Но не все понимали суть нашей работы – лишь эрудированные люди с хорошо развитым мышлением и с верой в нас. Мы предупреждали, что лечение может быть тяжелым и долгим. И больные на это шли сознательно.
Я опишу работу, на которую ушли годы. Ира (так звали девушку) стояла передо мной с отекшим лицом. На лице была «большая бабочка» – симптом красной волчанки. Ее мать умоляла помочь дочери, говорила, что она умирает. Но от больницы категорически отказалась: «Умирать буду дома». Это больше всего расстраивало и волновало мать. Ира была ее единственной дочерью. Как помочь, я не знаю. Красная системная волчанка – сложное заболевание, паци– ентка должна лечиться в больнице – и я ей отказала. Мать тихо плачет, дочь умоляет спасти ее: она еще молодая и хочет жить. Я ей объясняю: вдруг потеряем время, а помочь не смогу? «Мне все равно, в больницу не пойду. Лягу у вашей калитки и здесь умру. Моя смерть будет на вашей совести». Что же нам делать? Встал вопрос: сможем ли мы вылечить страшную болезнь на пороге неизбежной беды? Эта болезнь всегда меня пугала, когда я работала в кожно-венерологическом диспансере и видела безнадежных больных, вынужденных горстями принимать гормональные препараты. Но, как правило, молодых болезнь не щадила. У нашего знакомого (он из Сибири) внезапно заболела восемнадцатилетняя племянница – отказали почки. Врачи месяц боролись за ее жизнь, но безрезультатно: когда пришли анализы на атипичные клетки, ее уже не было в живых. И я всегда думала о коварстве этого заболевания и боялась его. Цветущий и жизнерадостный образ Оли был всегда перед нами – мы знали ее задолго до заболевания. И наши сердца сжимались от жалости к матери и дочери. Со страхом перед ужасной болезнью я взялась за лечение Иры. Она приходила каждый день и выполняла все, чего мы требовали от нее в процессе лечения. Болезнь отступала очень медленно и постоянно «огрызалась»: то воспаление легких, то отказывали почки. Температура 40° держалась долго. Вся верхняя часть тела и лица были покрыты крупными прыщами. Особенно расстраивало то, что при воспалениях легких (а их было целых три за время лечения) она отказывалась принимать антибиотики и другие лекарства. Лечащий врач в поликлинике, где она состояла на учете, с ней уже не спорил. Девушка была своевольной, и никакие уговоры на нее не действовали. В начале заболевания она находилась на больничном, используя очередной отпуск за свой счет. Так продолжалось два года. Все это время она ходила ко мне, боясь потерять хоть один день. Она продолжала работать, а после работы, уставшая, снова и снова шла к нам. Постепенно ее состояние улучшалось, но не настолько, чтобы можно было закончить лечение. Иногда я говорила: «Дай отдохнуть мне от тебя, а тебе – от меня». Но она не давала передышки – упрямо шла и говорила: «Нечего отдыхать!» На третий год ей было легче – состояние улучшалось, и ее все чаше интересовали прыщи на лице: на теле их было уже меньше. «Бабочка» пропала. Три года почти без перерыва она упрямо боролась со своей болезнью – и победила. Лечащий врач послал в Институт Моники – проверить на атипичные клетки. Никто не поверил, что у нее была волчанка. Сказали, что врачи ошиблись – от красной волчанки вылечиться невозможно. Повторить лечение другого человека с красной волчанкой, начать все сначала было бы невозможно. Эта борьба требовала больших психологических и моральных сил. В дальнейшем Ира приходила очень редко – для профилактики, работала, училась в институте, сейчас она растит дочь, которой уже девять лет, девочка абсолютно здорова.