Утром 23 июня 1940 года в порту Сен-Жан-де-Люз полным ходом идет посадка. День выдался ненастный, на море неспокойно. Польские солдаты, выстроившись в долгие вереницы, ждут своей очереди прыгнуть в шлюпки, которые курсируют между пристанью и кораблями на якорной стоянке. Здесь собрались тысячи поляков, отхлынувшие на юго-запад под сокрушительными ударами германской армии – ничто не может ее остановить ни на земле, ни в воздухе с 10 мая, с того дня, когда она начала наступление на Францию, Люксембург, Бельгию и Нидерланды.
За процедурой посадки присматривает жандармерия, но никто из стражей порядка не замечает горстку французских летчиков, затесавшихся среди поляков.
Мы молчим, чтобы не привлекать к себе внимания. Я в широкой солдатской шинели, надетой поверх темно-синей летной формы, и в берете с польской кокардой благополучно прохожу контроль вместе со своими товарищами из училища летчиков-истребителей в Этампе. Мне почти двадцать лет.
За несколько дней до этого человек пятнадцать с нашего курса решили отправиться в Англию – кто-то из ребят услышал по радио, как некий де Голль бросил клич. Мы были в Собриге, в тридцати километрах к северу от Байонны, когда этот временно назначенный бригадный генерал, мало кому в ту пору известный – большинство из нас понятия не имели, что он успел недолго побыть заместителем военного министра Франции, – призвал собраться по ту сторону Ла-Манша всех тех, кто хочет продолжить борьбу: пехотинцев, артиллеристов, моряков и летчиков.