- Вы рано сопротивляетесь, год еще не прошел.
Он вернулся в человеческий облик еще быстрее, чем рассвирепел.
Раз и нет ужасающего оскала и смертоносной ауры, остался только
прожигающий насквозь взгляд, брезгливый изгиб тонких губ и
сморщенный нос с едва заметным отпечатком моей помады. От него
пульсацией расходилась раскаленная до белизны злость и это
удивительным образом пугало даже больше чем пышущий негодованием
демонический оборот.
Невольно захотелось, чтобы рогатый образ вернулся назад, со всей
своей тьмой, сажей и способностью к самосожжению.
- Вы! Вы смеете надеяться, что я останусь в браке с вами на
целый год? – Оскорбительная интонация била не хуже небрежного
движения с каким маг сбросил мои пальцы со своей руки, оправил
манжет и следом развеял последние линии черной туманности, что все
еще сохранялась в салоне. – Ваша наивность граничит с безумием. Я
расквитаюсь с вашим проклятьем Черной вдовы и распрощаюсь с вами в
ближайшие пару месяцев. И забуду о нашей сделке как о страшном
сне!
Про страшный сон он зря упомянул, как говорится, взглянул бы на
себя.
Однако я молча приняла хлесткую отповедь и постаралась не
съежиться и не забиться в дальний угол кареты. Хотя может быть и
стоило, тогда услышав его последние слова, мне бы не захотелось
отхлестать его по щекам.
- Единственное ценное что было у вас – это поместье. Лично вы
мне не нужны ни в качестве жены, ни в качестве любовницы, не говоря
уже о суррогатном материнстве, для которого вы недостаточно
чисты…
Какой неожиданный поворот с переходом на чистоту!
Надеюсь он говорит не о той самой чистоте, что каждая леди
должна блюсти смолоду. Мне тридцать два года, моя молодость уже
шестнадцать весен как расцвела, и нет ничего удивительного в том,
что я успела влюбиться, довериться, потерять голову и ту самую
пресловутую честь, но не проклятье.
Первая сорванная свадьба стала для меня страшным ударом, вторая
и третья – хлесткими пощечинами, зато к рубежу четвертой я пришла с
ментальным забралом, которое опустила сейчас, не дав себя уколоть.
Если маг может с холодным спокойствием оскорблять, то я с тем же
спокойствием могу оскорбления слушать. Родные и близкие моей первой
чистой любви, первого мужчины и первой надежды на освобождение
сделали все, чтобы я получила бесценный опыт.