Возможно,
по возвращении и будет разбор полетов, но не сейчас. И это
хорошо.
Я обошел
транспорт с тыльной стороны, осмотрел. Заглянул под него. Затем,
выждав удачный момент, забрался под днище. Там, сразу под задним
бампером, в отсеке для запасного колеса, было пусто, за то
крепления были на местах. Забравшись туда, я мало того, что
оказался практически невидимым, но еще и превратился в эдакого
зайца-безбилетника. Ну, кто станет заглядывать под днище, чтобы
проверить состояние запаски? Никто, ведь про нее вспоминают только
тогда, когда одно из колес по какой-то причине вышло из
строя.
Было
неудобно, но куда деваться? Мягкого кресла тут, к сожалению,
предусмотрено не было. Теперь мне оставалось только дождаться, пока
американцы выдвинутся на точку и довезут меня прямо до
места.
Судя по
тому, что никакого шума в самом лагере и кишлаке не было, значит,
Корнеев либо уже добрался до наших и все передал Кэпу, либо был
где-то в пути. Пока идет вечерний намаз, лагерь слабозащищен и
почти никак не контролируется. Это большой плюс.
Я ждал
минут десять, когда наконец-то они начали грузиться внутрь. Судя по
всему, сели все. А если и нет, если кто-то остался здесь, его
судьбе я не завидую. Военнопленные не будут разбираться, кто
душман, а кто американец — перебьют всех. В конце концов, это
война, либо ты — либо тебя.
Водитель
завел двигатель, транспорт затрясся, загудел. Тронулся с места.
Из-под колес полетели камни, пыль, куски сухой грязи. Дышать было
нечем, сильная тряска, гул и грохот. Пришлось крепко держаться
руками за все, что только можно.
Поздно
понял, что прятаться под машиной было не очень хорошей идеей… Но
разве у меня был иной вариант?
Когда мы наконец-то доехали до места и
остановились, я выдохнул.
С ног до головы был покрыт густым
слоем дорожной пыли, спина болела, мышцы ныли. Глаза почти все
время пришлось держать закрытыми. Сейчас больше всего хотелось
просто вывалиться оттуда, чтобы вытянуться и наконец, размять
затекшие конечности.
Вот только сделать это сразу по
прибытии, не получилось.
По прибытии, водитель заглушил
двигатель, американцы выбрались наружу, но никуда уходить не стали.
Они стояли, трындели обо всякой ерунде, а я продолжал
полулежать-полусидеть, скрючившись, словно в материнской утробе. А
еще изо всех сил пытался не чихнуть — хоть я и дышал через ткань,
пыль все равно раздражала обоняние. К счастью, пронесло. А то было
бы глупо спалиться на такой вот мелочи.