Я огляделся. По опустевшему под ночь лагерю ходили только дозорные с факелами. Вот сейчас — лучшая возможность свалить. Нахер этот хрум-кун, нахер гром-жену, вкусную еду и бедра сексуальной Каи.
Бззззд!!!
Я дернулся и взвизгнул — так неожиданно ворвался в мои уши этот адский звук, исходящий из шатра.
— ТРАЙЛ!!! — обрадованно баснуло из дома. — ЭТО ТЫ?!
Ёпт, не может быть! Невозможно! Как же я так спалился-то... И этот звук... неужели...
— Заходи, Трайл! Жрать будешь!
В полном смирении я откинул входной навес и вошел в свой новый дом. Глаза заслезились, в нос ударил дичайший смрад. Ну конечно. Черт! Это так смешно, что хочется плакать. Моя гром-баба бзднула! Чертов пердеж станет причиной моей вероятной кончины в ближайшем времени!
— Зачем открывать? — спросила жена, наблюдая за моими попытками закрепить входную тряпку и пустить в дом свежий воздух.
— Воздух хочу! — рявкнул я как можно увереннее.
На глаза навернулись слезы от вони и жопы, в которую я залез по своей собственной тупости. Ладно, хватит ныть. Еще появится возможность свалить. Не в шатре же они потребности свои... свои...
О нет, нет!
В углу было ведро размером с ванную. А в ведре...
Ну, в ведре — то, от чего я стал заикаться. Там сдохли остатки моей психики. Утонули в говне. Я шизофренически улыбнулся и бухнулся на ближайшую скамью.
— Ты че? — буркнула моя прекрасная жена.
Я посмотрел на нее заплывшими глазами. Ну, в принципе, если развернуть эту тушу боком и представить, что ухо — это единственный глаз, то можно заметить схожесть с красавцем Стасом Барецким.
— Жрать?
— А то, — улыбнулся я и пустил слюну.
Ну а что, войду в роль оголодавшего орка-психопата.
Бабища кивнула, сунула лапу в дымящийся котел и вытащила недоваренную свиную голову. Белесые глаза, желтые зубы, заваленный язык. Ням-ням.
— Хы-ы-ы-ы, — вырвалось у меня.
Странно, аппетит, похоже, утонул в том же ведре, что и психика.
— Жрать на, — заявила моя прелесть и, жахнув деликатес в немытую несколько столетий тарелку, жестом пригласила поближе к столу. — Праздник, ба. Рад?
— Рад ли я? — спросил я, пододвигаясь.
— Ну!
— Пиздец как рад, лапонька моя.