Орки стали оживать. То, что приходило на «трибунах», описать сложно. Зеленые полностью переключились друг на друга. Я ошарашенно уставился на происходящее, забыв даже о Джумараке. Одноклеточные инфузории откровенно херачили друг друга. Оркский мат заставил меня покраснеть от скудности своего жаргонного запаса слов. Какого?..
Из того, что я успел понять, орки разделились на противоборствующие группировки. Одни считали меня йопнутым трусом, другие — что для победы все средства хороши. Вторых было намного меньше, но я коварно улыбнулся. Это же гениально! На моих глазах происходит сортировка зеленной массы на тех, у кого в голове гоблинский понос, и тех, кто знает цифры от одного до десяти. Вот на последних у меня — большие надежды.
Мои недолгие размышления прервал стон Джумарака. Не особо церемонясь, я выбил ногой из его челюсти немного клыков, потом вмазал второй раз — контрольный. Брызнуло кровью и соплями. Он снова вырубился. Предрекая вопрос от своей совести: нет, не стыдно. Да, пошла ты. Да-да, именно туда.
Я посмотрел на шамана, не спешившего разнимать протестующих. На его морде шла война сомнений. Что же его так тревожит, раз даже толпу не успокаивает?
— Эй! — окрикнул я его. — Я победил?
Шаман словно очнулся, и моя небольшая надежда сразу же улетучилось.
— Тихо!!! — неожиданно громко разнесся над «трибунами» его голос. — Клут-кан продолжается. Предки все еще ждут обещанного.
На этот раз зрители успокоились не сразу. Еще пару раз брызнула кровь, а на арену скатилась чья-то отрубленная и улыбающаяся башка. Ого, меня уже даже не тошнит. Вот оно — становление героя, а не ваша дешевая хрень.
Оглядев орков, я невольно сглотнул. Пол-«трибуны» было залито кровью, но истуканы сели на свои места как ни в чем не бывало. Те, кто до этого стоял, уселись на места мертвых или на самих мертвых. Типа все норм, продолжаем. Кто-то даже зажевал. Ага, фильмец продолжается. Запасаемся попкорном.
Я поискал взглядом Каю. К моему нездоровому облегчению, с ней все было в порядке. А вот ее растрепанный вид и личико в крови предостерегло анаконду от дальнейших к ней посягательств из разряда: «Эй, детка, глянь, что у меня в штанишках».
Стало тихо. Секунд двадцать ничего не происходило. Гробовую тишину нагнетали только жевания, отрыжки и спускание клапанов давления в переполненных желудках.