Повезло ему, Рикардо, или нет?
Хотя он пока жив, но следующим к столбу поставят именно его!
Так почему не позволить себе напоследок немного радости?
Правда, непонятно, зачем это племя дикарей решило их вначале
подлечить, прислав рабыню-человечку. Чтобы они протянули дольше?
Окрепли и доставили им больше радости своими криками? Не дождутся!
Он вопить не будет!
Или у них есть пока другие люди для пыток?
Откуда здесь, посреди бескрайней степи, вообще взялась
человеческая девушка? И не дурнушка. Она хоть и оборванка, как эти
уродцы, ее загорелая кожа покрыта грязными разводами, а от одежды
остались одни лохмотья да шкура на бедрах, но... красивая! И какие
стройные ножки, которые совершенно не скрывает юбка из шкуры аж
выше голых коленок!
Хоть перед смертью на человеческую красотку посмотрит. Лучше,
конечно, чего побольше, в последний раз, так сказать, но... как-то
она яростно отреагировала на его первую же попытку сблизиться. И
чего так орать? Неужели ее эти тупомордые уроды не трогали?
Зачем-то ведь они ее у себя держат. А у него голова после того
памятного удара до сих пор гудит, уже который день, хорошо хоть
тошнота и головокружения почти прекратились.
Однако подскочившая на ноги рабыня гневно высказала ему что-то,
рыча на непонятном наречии, будто нормального языка не знает,
швырнула в него тряпкой и, развернувшись, ушла. Не могла, что ли,
скрасить ему последние дни? Женщины из веселого дома, где он успел
побывать несколько раз в своей недолгой жизни, и то так нос не
задирают, хотя на них обычно больше одежды, чем на этой худосочной,
у которой и подержаться не за что. Кроме как за острые коленки.
Вздохнув, Рикардо проводил взглядом удаляющиеся стройные ножки и
те самые коленки. Значит, не повезло, не получится перед
смертью...
***
Голоногая девушка вернулась чуть позже, почти что швырнула ему
на колени плошку с какой-то вонючей темной мазью. Жестами
изобразила, чтобы он обмазал себе этой гадостью ноги, которые он к
тому времени помыл и промокнул тем самым куском ткани. Ступни и так
болели, подошву и вокруг даже стало неприятно подергивать после
мытья в подозрительно мутной воде. Так что еще более подозрительную
жижу мазать на раны совершенно не хотелось, может, эта дикарка
просто вонючий ил у реки зачерпнула?
Но эта худосочная, возвышаясь над ним и смущая его естество
своими голыми ногами и плоским, открытым его взору животиком,
яростно что-то рычала на языке образин и размахивала руками, пока
он молча на нее смотрел снизу вверх. Неужели у нее нет юбки
подлиннее? Он же не железный, и на какое-то время даже забыл о боли
в ногах.