– Прости, меня высший свет утомляет. И пахнет тут так, что
голова разболелась.
Правда, от всех духами так и прет. Приторный удушливый
запах.
– Выйдем на балкон, проветримся? – предлагает Дантеро. – Всё
равно, пока официальная часть, потом, видно, будет обед с речами и
прочими скучными вещами, а затем танцы и развлечения. Так что,
можем пока уединится, в качестве, так сказать, влюбленной
парочки.
– Ладно, пошли.
Наконец-то воздух. Полегчало. Дантеро придвигается, смотрит, а
глаза такие влажные, так и поедает меня, негодник.
– Лео… – начинает он.
– Только не начинай, прошу тебя. Не до этого. Давай просто
постоим.
– Волнуешься?
– Есть немного.
Он обнимает меня сзади.
– Ты дрожишь, – говорит он.
– Ты тоже, – отвечаю я и расслабляюсь. В его мягких объятьях так
хорошо. И вид отсюда на округу шикарный. Обомшелые черепичные крыши
домов в Пагорге, замки, башенки, река, вьющаяся меж густо поросших
деревьями холмов, горы вдали. По речке плывут разномастные
кораблики, в лесах белеют (и чернеют) домики, а за массивом видна
охваченная пылью проплешина – вотчина Блуда, язва на теле столь
дивного края.
Живописно, ничего не скажешь. Но это сказка, скрывающая
гниль.
– Я же не Пегий, чтобы ни о чем не беспокоиться, – говорит
Дантеро.
– Если честно, я ему даже немного завидую.
– Всё получится, Лео, обязательно. Должно получиться.
Так мы стоим еще какое-то время. Наслаждаемся.
– Данте!
– Чего, милая?
– Ты тоже думаешь, что Теоду что-то затевает?
– Трудно сказать. Граф человек странный, противоречивый. Может,
да, может, нет.
– Давай-ка вернемся, а то пока мы здесь прохлаждаемся, глядишь,
они и умыкнут нашу вещицу.
– Согласен.
А в столовой торжественное пиршество, видимо, в самом разгаре.
Густые наваристые супы сменяются блюдами с мясом и дичью. Столы
битком набиты яствами: хлеб, вино, разнообразные колбасы.
Поднимается Робаш, и, прочистив горло, говорит:
– Друзья, минуточку внимания! Прежде чем продолжить наше
застолье, я предлагаю вам особый напиток, придуманный и
приготовленный моим добрым другом Кляйвусом ван Туррисом.
Высокий сутулый бледный мужчина лет шестидесяти, в черном
одеянии, сильно смахивающем на рясу, с черной академической
шапочкой, поднимается и слегка кланяется.
– С каких это пор, дорогой Робаш, Кляйвус стал виноделом? –
небрежно кинув на стол обглоданную куриную (или фазанью, черт его
знает) косточку, спрашивает князь.