Кто-то плюет. Чош хмурился и сжимает кулаки.
– Тихо, братец, – осаживаю его. – Я разберусь. Итак, мальчики,
раздевайтесь. По пояс. Хочу взглянуть, так ли вы хорошо
сложены.
– Она что, – звучит тот же голос, – издевается? Чош, и ты
позволишь ей нами помыкать?
– Задай-ка этот вопрос Буну, Угрюм, – отвечает Чош. – А мы все
пошмотрим, что он тебе ответит. Раждеваемся, кому сказано! Вы ж не
девицы, от ваших сисек Лео вряд ли вожбудится. Шкидаем одёжку,
шкидаем!
Боже, лучше бы я их не просила раздеваться. Боюсь, эти «самцы»
теперь по ночам будут сниться. В кошмарах. Более-менее неплохо
сложены двое. Малый в потной рубахе, что деревянным мечом махал, да
этот ворчун – поджарый мужчина лет сорока-пятидесяти, с
физиономией, на все сто оправдывающей прозвище. С натяжечкой можно
отнести еще троих. Но всем им до Чоша – как до Пекина раком.
Остальные – это ходячие примеры того, к чему приводит пренебрежение
ЗОЖ. Лишний вес, дряблые мышцы, пивной живот, обвислости, болячки
(на многих не зажившие), укусы, расчёсы, разнообразные искривления:
и горбатые есть, и одно плечо выше другого и ноги колесом. Словом,
гнутая и ущербная рать, годная разве что блох вылавливать. На себе.
Да и то, вряд ли справятся.
– Одевайтесь, – со вздохом говорю я.
– Что, всё так плохо? – спрашивает Чош.
– Не то слово. Удивляюсь, как эти инвалиды на своих двоих
ходят.
– Так всё, с меня хватит этого срама! – не выдерживает Угрюм. –
Не хватало еще, чтобы какая-то потаскуха меня, доброго солдата,
позорила.
После этих слов он, сердито растолкав соседей, выходит на ринг,
держит кулаки.
– Раз ты такая ловкая, сучка, покажи, на что способна! – рявкает
он. – Уж не знаю, что у вас там с Чошем вышло, не видел, но уверен,
сейчас ты получишь сполна! Пора прекращать этот балаган!
Придерживаю дёрнувшегося было Чоша.
– Сейчас, старичок, погоди немножко, я подготовлюсь, хорошо? –
отвечаю, снимаю камзол, шпагу, стилет и штиблеты с носками, отдаю
все услужливому писарчуку. Остаюсь босиком. Замечаю, как оба – и
Чош и красавчик – волнуются. Переживают за меня, вот как! А приятно
ведь!
– Ну поехали, старичок. Пощупай меня, несчастную! Я вся
твоя!
– Не волнуйся, мразь, не волнуйся! Уж у меня-то не
заржавеет!
Угрюм рассвирепел так, что аж весь затрясся, но его запала
хватило только на примитивное хаотичное махание кулаками. Где-то мы
это уже видели, не находите? То, что старичок так взъелся, это даже
хорошо. Прежде чем назваться сэнсеем, мало одной разбитой морды.
Нужна наглядная демонстрация и тут ему придется пострадать, раз сам
вызвался.