За тот наезд на меня он дня через три невнятно извинился, я ему
тогда сказал две вещи «забей» и «все норм», которые, на мой взгляд,
должны были закрыть вопрос. Ну а смысл у него чего-то выяснять,
учитывая, что я и так подслушал часть разговора с Хмарью. Хотя мы
вроде всё выяснили, но он все равно старался держаться от меня
подальше. И единственный человек, который с ним нормально
разговаривал, была Хмарь, но обращаться к ней за помощью с бытовыми
вопросами мне не хотелось. Ну, правда, еще не хватало. Пусть Оба
дуется сколько хочет, но в конце концов я его сосед. Сложив и
пересложив всё это у себя в голове, я заявил Центуриону:
— Знаешь, надо его самого спросить. Чего бы ему хотелось. Мы в
жизни не допрем, а только усугубим.
— Как спросить-то? — уставился на меня Центурион как баран на
новые ворота. Как будто я предложил ему прыгнуть через огненное
кольцо.
— Словами. Через рот. Он в комнате сейчас? Или где?
— Да, лежит молча на кровати. Смотрит в потолок.
— Узнаю брата Обу. И давно? Медитирует, или что?
— Непонятно. Когда я вернулся час назад, он уже лежал. Но он так
часами может, если только не разговаривает по видеосвязи, ну там,
где домашки надо делать.
— И что, часто разговаривает?
— Я не слежу. Но есть ощущение, что минимум раз в неделю. Потом
возвращается, как мешком пыльным стукнутый, и молчит. Может,
сегодня говорил уже.
— Раз ничего непонятно, а сам он в доступе, самое время
спросить. Пошли.
Меня одолела лихая удаль. Мы поднялись на наш этаж и встретили
Баклана.
— О, Баклан, — обрадовался я. — Пошли с нами, спросим Обу, чего
он хочет на день рождения.
— А как же сюрпризы? — возмутился Баклан. — Давай его
воображаемого друга зеленой краской покрасим!
— Да ты спятил, — хором сказали мы с Центурионом. И заржали. И
Баклан тоже заржал.
— Просто пошли с нами, — поволок я за собой Баклана.
Группа поддержки нам не повредит. Втроем-то мы уж у него
как-нибудь выпытаем.
Мы завалились в комнату и уселись на свободной кровати. Парням
повезло, к ним так никого и не подселили. Там так и жили Центурион,
Оба и воображаемый друг Акита. Соответственно одна кровать не была
занята никакой сущностью, и на ней можно было сидеть. На нее мы и
сели в ряд и уставились на Обу, пытаясь понять, что с ним сейчас
происходит, и можно ли к нему домотаться без опасности вызвать
истерику или еще что-нибудь.