– Ага! Я только хочу сказать…
То, что она хотела сказать, она бы говорила всю оставшуюся жизнь; а я отнюдь не был настроен ее слушать. Я схватил ее за промежность.
– Лу! Прекрати немедленно!
– Почему? – спросил я.
– П-прекрат-ти! – Она задрожала. – П-перестань, а не то… Ох, Лу!
Я лег с нею рядом не раздевшись. Ну а что делать? Иначе Эми не заткнуть.
И вот я лег, а она вся прижалась ко мне. И когда она так делала, с нею все было хорошо, – большего от женщины и просить нельзя. Да только много чего нехорошо было со мной. Джойс Лейкленд – вот что со мной было нехорошо.
– Лу… – Эми чуть замедлилась. – Что такое, дорогой мой?
– Все эти неприятности, – ответил я. – Наверно, расстроился.
– Бедняжечка мой. А ты забудь про все, кроме меня, и я тебя поласкаю, пошепчу тебе, мм? Я…
Она меня поцеловала и прошептала на ухо, что сделает. А потом и сделала. И черт бы ее побрал, с таким же успехом она могла бы это делать столбу заборному.
Малышка Джойс обо мне хорошенько позаботилась.
Эми отдернула руку и стала вытирать ее о свою ногу. Потом схватила простыню, скомкала и давай вытирать – отскребать – ею бедро.
– Сукин сын, – сказала она. – Грязная, мерзкая сволочь.
– Чего-о? – спросил я. Как будто тебя под дых двинули. Обычно Эми не выражалась. По крайней мере, я не слышал.
– Ты грязен. Я чувствую. От тебя воняет. Ею воняет. Такого не смыть. Этот запах никогда не сойдет. Ты…
– Господи боже мой! – Я схватил ее за плечи. – Что ты несешь, Эми?
– Ты ее сношал. Ты все время это делал. Ты совал ее грязные внутренности в меня, ты меня ею пачкал. И ты у меня за это заплатишь. Даже если я больше ничего не сделаю в жизни, я…
Всхлипывая, она отпрянула от меня и выскочила из постели. Когда я встал, она попятилась за кресло.
– Н-не подходи ко мне! Не смей меня трогать!
– Да и на здоровье, солнышко, – сказал я. – Как скажешь.
Эми еще не осознала того, что сказала. Она думала только о себе, о том, что ее оскорбили. Но я-то знал: дай ей побольше времени – совсем чуть-чуть, – и она сложит цельную картинку. Реальных улик у нее, конечно, не будет. Ей останутся догадки – интуиция – и та моя операция, но, кажется, про нее Эми, слава богу, пока не вспомнила. Как бы то ни было, Эми распустит язык. И то, что у нее нет никаких улик, мне отнюдь не поможет.
Потому что улики тут не нужны, понимаете меня? Я видел, как работает закон. Нужно лишь намекнуть, что человек виновен. А уж потом – если он не крупная шишка, само собой, – все сведется к тому, чтобы заставить его эту вину признать.