В его ушах зазвенел резкий звук, как будто кто-то завёл старую
радиоантенну, и он с трудом различал слова Амбридж. Сердце
заколотилось в груди, а в горле встал ком. Его рука непроизвольно
сжала палочку. Ему казалось, что что-то ползёт по его руке, как
маленькие насекомые, но, когда он посмотрел вниз, ничего не
было.
Тени начали сгущаться.
Тёмные пятна, те, что раньше мелькали по краям глаз, теперь
казались реальными и осязаемыми. Они наполняли комнату, обволакивая
учеников, словно дым или туман, искажающий их фигуры. Гарри
отчётливо видел, как одна из этих теней зависла прямо над
профессором Амбридж, а её глаза вспыхнули красным, точно так же,
как у Волдеморта в его снах.
— Нет... нет, — прошептал Гарри, отодвигаясь на стуле.
Амбридж остановила свою речь и уставилась на него.
— Мистер Поттер, что вы себе позволяете?
Но Гарри уже не слышал её. Он видел, как тени двигались по
классу, подступая к нему ближе. Ему казалось, что они готовы
броситься на него, их фигуры становились всё чётче. Они напоминали
дементоров, но были ещё более жуткими, их лица были искажёнными
гримасами ненависти.
— Гарри, — Гермиона осторожно дотронулась до его плеча, но он
вздрогнул, будто от удара.
— Не трогай меня! — он резко вскочил, его глаза были дикими.
— Что с тобой? — удивлённо спросила Гермиона, её голос дрожал от
беспокойства.
Но Гарри снова выбежал из кабинета.
***
Пришел в себя он на опушке леса, рядом на коряге сидела Луна и
что-то весело напевала. Он не мог понять, что только что
произошло.
— Тебя долго не было, Гарри. — Пропела девочка высоким
голоском.
Гарри поднялся с земли, на которой сидел, и присел рядом с ней.
Он не хотел ничего спрашивать и отвечать на какие-либо вопросы. Но
этого было и не нужно, Луна продолжала напевать и гладить жеребенка
фестрала, что подошел прямо к ним. Теперь его точно ждут
неприятности, эта противная жаба так просто не оставит сорванный
урок. С тяжелым сердцем Гарри поднялся, развернулся и побрел назад
в замок.
Гарри всю свою жизнь слышал от разных людей о своей ущербности и
ненужности. Едва ли его юные годы у Дурслей можно было назвать
счастливым детством — скорее это было выживание в мире, где его
презирали, унижали, отказывали в тепле и внимании. Они с самого
младенчества считали его за мусор, который по какой-то причине всё
не могут вынести из дома. В их глазах он был ошибкой — случайным
отбросом, занявшим место в их идеальной жизни. Идеальный сын,
идеальная семья, и тут — Гарри. Он отравлял их общее пространство
долгих десять лет и не собирался прекращать до семнадцати.