— Я сказал — отдых закончен.
Встали!
— Гля! — поднялся на ноги третий
смелый и наглый. На этот раз с ровной рожей, но невысокий, худой,
такого ударом и сломать можно. — Ты чего руки распускаешь, старший?
Мы одна семья, а ты нас калечишь?
— Если младший не слушает старшего,
то он заслуживает наказания, — нравоучительно сообщил бывший
орденец, но я услышал и то, что он толкнул мыслеречью. —
Старший! У меня проблема в казарме отбросов.
— Так если младший уже рук и ног не
чует от работы, то чё бы ему не дать отдохнуть, старший? —
осклабившись, заявил худой наглец. — Сказали ж тебе — завтра двинем
на работы. Всё заради семьи. Но завтра.
Я скрипнул зубами. Вот ублюдки.
Пересмешник тоже устал молчать и
отправил мне мыслеречь с отчётливо звенящим в ней смехом:
— Вот проблема, господин бывших
орденцев и бездельников. Врут они, конечно, что старшего у них нет.
Вон тот, у третьего костра справа, лысый. Он всё это устроил. Так
что, позволь разобраться, господин? Вот в этом я понимаю толк и
буду полезен.
Вместо ответа я поднял руку к шее,
толкнул силу в амулет, отключая его. Бывший орденец запнулся на
середине слова, сразу заметив меня, а вот сброд, устроивший всё
это, моё появление пропустил. Поэтому я громко сказал:
— Так-так-так, что это я услышал,
пролетая мимо? Семья? Кто-то упомянул семью?
Бывший орденец тут же согнулся в
приветствии:
— Глава Ирал!
Отбросы начали повторять за ним, но
нехотя, лениво поднимаясь и так же лениво, неторопливо сгибая
спину. Наглые ублюдки, которым вино кружит голову храбростью.
Бывший орденец вызверился на них:
— Живей! Приветствуйте главу!
Мне не нужны были ни уроки Седого, ни
нравоучения Бахара, ни наставления Рагедона. Я сейчас словно
вернулся во времена Школы Морозной Гряды и первых месяцев жизни
вольным идущим в городе с таким же именем.
Какие наглые младшие, позабывшие своё
место.
Я снова услышал, как из пустоты
прилетела мыслеречь Пересмешника:
— Господин, позволите?
И снова ничего не ответил, а с
улыбкой поднял перед собой руку и подёргал пальцами:
— Садитесь, садитесь.
Многие переглянулись, мелькнули
ухмылки на кривых ртах и в грязных бородах. Уселись они гораздо
быстрей и охотней, чем поднимались.
Дождавшись, когда усядутся все, я со
всё той же улыбкой сообщил:
— Будем тренировать приветствие.
Через миг толкнул из тела полукольцо
духовной силы, сметая ей и младших, и их костры, сдирая даже пыль и
землю у них из-под ног.