Офицер в одном из бомбардировщиков взял рацию.
—База, это 313-е крыло.
Операция“Starvation”отменяется. Попали
под сильный зенитный огонь, у нас огромные потери, минирование
пролива не удалось.Возвращаемся на исходные
позиции.
—Какой нахрен
огонь, капитан? Чей? Черт возьми, они там вас из бамбуковых палок
что-ли обстреляли? У них даже нет нормальной
ПВО!
—Я думал так же. У нас вообще
нет предположений, что это. Похоже на ракеты, но я не могу понять,
откуда они их взяли и как
запускают.
—Кто разрешал вам
отступать? Выполняйте задание дальше! Нет, отставить выполнять.
Сколько потерь?
—Мною зафиксировано
24 сбитых и 18 поврежденных, еще с тремя потеряна связь. После
каждой вспышки с земли что-то происходит. Повторяю — не могу
опознать, что за оружие.
— Полная чертовщина. Подтверждаю разрешение на отступление.
Офицер положил трубку. Это был полковник с аэродрома на Иводзиме,
одно из звеньев цепи передачи информации о текущей операции. Дальше
он должен был отчитаться лично генералу Лемэю, но ему не очень-то
хотелось это делать. Впрочем, не отчитаться вовремя было
должностным преступлением и халатностью, за это его ожидал бы
трибунал, а вышестоящее командование в любом случаи рано или поздно
узнало бы всю правду, потому что он хоть и был звеном цепи, но не
был в нем главной или единственной переменной. Рука вновь
потянулась к телефону. Он набрал номер из нескольких цифр, который
был занят штабным телефоном.
— Генерал-майор Лемэй на связи.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор. Это полковник Скоукрофт. По
поводу операции“Starvation”
—
Здравствуй, полковник. Не томи, что там?
— Ну… В общем, она полностью провалилась.
— ...Как? По какой причине?
— ПВО врага применили неизвестное оружие и уничтожили несколько
десятков бомбардировщиков. Остальные возвращаются на базу.
— Ты… Вашу мать, какое, нахрен, оружие?! Эти обезьяны не могли
сделать ничего, кроме тарана, последние полгода!
— Поверьте, товарищ генерал-майор, у меня и у экипажей тоже много
вопросов.
— Я… Я не знаю, что сказать. Я будуна Гавайских
островахзавтраутром.
Проведитев этом проливеусиленную
разведку и аэрофотосъемку, может оказаться, что это какая-то сраная
одноразовая импровизация.
Лемэй бросил трубку.
Он попытался держать себя в руках, но через пару секунд переломал
надвое карандаш в руках и кинул его в другой угол комнаты. Сейчас
он был один в своем кабинете, и мог позволить себе любые
непотребства — он высказал столько расистских терминов по отношению
к японской нации, что мог сравниться с отъявленным генералом
Паттоном, способным рассказывать антисемитские лозунги и теории в
перерывах между войной с нацистами в Европе. Его можно было понять
— даже если просто смириться с фактом, что японцы научились
отражать рейды «суперкрепостей», то почему это должно узнаваться им
через провал операции в не самом очевидном месте? Из всех городов и
точек, которые бомбились последние недели, ни на одном объекте
такой ПВО обнаружено не было, а следовало ему начать реально
стратегически важную операцию, после которой коллапс Японии стал бы
вопросом времени куда более близкого, чем без этого, как они
внезапно начинают сбивать бомбардировщики десятками. Что вообще это
было? Лемэй стал понимать, что его авторитет, кажется, находится
под серьезной угрозой — проиграть в стратегической бомбардировке
японцам в марте 1945 было скорее сюжетом националистического
анекдота из Токио, нежели реально потенциально возможной
ситуацией.