Я посмотрел на фото над камином. Камин – фальшивый, батя так
лестницу в подвал замаскировал. Он у нас рукодельный. Был. Над
камином большой групповой фотопортрет. Все наше семейство на
празднике Ивана Купалы в экодеревне «Истоки» два года назад. Батя
здесь – Лесовик с бородой, мамка с сестрой – лесные нимфы, мы с
братцем – эльфы, вон у нас луки какие и шляпы с перьями. Лариска
после родов свои идеальные формы еще не вернула, но все равно
хороша! Здесь она вся такая из себя – наяда. Наши с Лариской дочки
Дашка и Варька еще малы для таких игр, но все равно тоже наряжены
наядками, у каждой по персику в руках, улыбаются. Последнее лето,
когда мы все вместе. Самое счастливое лето, а потом пришла осень,
за ней зима. Проклятая осень, проклятая зима, проклятая
экодеревня…
Осенью мамка с сестрой отправились в «Истоки» на праздник
цветущего папоротника. Мамка была та еще травница, на этой почве с
папкой и познакомилась. И не вернулись, пропали. Все из леса
вернулись, а они – нет. Их искали. Полиция, добровольцы, волонтеры.
Всю округу у деревни прочесали в радиусе полста километров. Не
нашли и поиски прекратили. А батя нет, батя искал. Долго искал, мы
его дома почти не видели. Покормит нас ужином после работы, сам за
руль старенького Запора и в лес, искать. Не нашел. А этой зимой и
сам пропал. Его «Запор» нашли в виде горбатого сугроба на обочине у
поселка Озерный. Ключи – в замке, двери открыты, ни отца, ни
следов…
А Лариска… я ее понимаю. Муж днем на занятиях в институте,
вечерами готовит недорослей к экзаменам по химии и биологии, ночами
в кочегарке два через два. По выходным – на птичьем рынке торгует.
А денег дома все равно нет, в холодильнике пусто, в комнатах
сквозняки, девчонки болели часто. С братцем они опять же не очень
сошлись, ссорились по пустякам, задолбался их разнимать. Братец
Лариску иначе как крыска не называл. А потом пустая спальня, пустая
детская кроватка, и записка на столе: «Извини, так больше не могу,
на развод подам сама. Прощай». Ну понятно, у нее мамаша на Урале
бизнесом занимается, три магазина своих, десяток ларьков. Считай,
на ее донаты и жили. Понимаю тебя, Лариса, понимаю. На Урале у мамы
и дом большой, и не придется неделями на пшенке сидеть, как здесь…
Да и змей Лаиска, надо признать, боялась. Вот и осталось от
большой, дружной семьи двое, я и братец. Да и его забрать в
интернат хотели, едва от опекунского совета отбился.