– Бог тебя любит, детей к себе забирает
Он собрал все иконы, разрубил в мелкие щепки:
– Пусть бог меня не любит, пусть дети живут!
Мой отец Павел и его сестра Нина появились уже после этого, когда Тимофей и Зина были уже в достаточно зрелом возрасте. Икон в нашем доме не было, в церковь бабушка не ходила, и я никогда не слышала, чтобы она молилась.
Тетя Нина говорила, что дедушка был похож на Горького, показывала маленькую фотографию, но она не сохранилась. В сундуках попадались тетради, блокноты и разлинованные книги в картонных обложках, заполненные красивым почерком черными чернилами с нажимом и волосяными линиями (нас еще учили так писать в школе ручками с железными перьями). Дедушка переписывал песни, вел дневники и даже записывал письма, отправленные и полученные им. Эта страсть к бумагомаранию в какой-то степени передалась моему отцу, Славе и мне. А тетя Нина любила рассказывать «истории». «Историй» она знала множество про разных людей и почти на каждый случай, о котором заходила речь в разговоре, у нее находилась своя «история». Моя мать злилась на нее за это, говорила, что она все время врет, та отвечала: «Я не вру, я фантазирую».
Жила семья отца средне, не богато, не бедно. Дед умер в самом начале войны, когда моему отцу было 17 лет, а тете Нине и того меньше. Отец бросил девятый класс школы, устроился на работу. А, как только позволил возраст, отец пошел добровольцем на войну. На передовую, правда, не попал, учился в артиллерийском училище, потом воевал на 2-ом украинском, прошли победным маршем по Польше, Чехословакии. Мальчишки упивались победой, в одном из домов рояль в окошко выбросили, где-то умывались шампанским. Лицом к лицу с врагом сталкиваться ему не довелось, работали с приборами, стреляли издалека. После войны дослуживал в Томске, там и познакомился с моей матерью Евдокией. А ее из села Кривошеино Томской области забрали в город на обязательные работы. В бригаде таких же сельских девчат она таскала батареи центрального отопления, помогала сантехникам. Солдатики прибегали к ним в увольнение, Павел оказался самым хозяйственным из них: и дрова поможет наколоть, и снег уберёт. Дуся танцевала очень легко, летала, как перышко. Станцевать с ней хотели многие, но Павел никого не подпускал. Срок службы подходил к концу, нужно было возвращаться домой, а Дуся ждала ребенка. Можно и бросить, конечно, не жена, не расписаны, многие так и делали, отец не смог. Повез ее к себе, не сообщив ничего матери. Добирались долго, как придется, любым попутным транспортом. Приехали. Мать посмотрела на сноху, черную от паровозной гари с большим животом, заплакала и ушла. В доме ничего нет, книги Тимофея пришлось продавать, чтобы как-то прокормиться, а тут еще и ребенок. Мать же на всю жизнь сохранила обиду за неласковую встречу. И золовку невзлюбила с первых же дней. Родился у них сначала Слава, мой брат. Ну а меня совсем не хотели, но аборты тогда официально не разрешали, о средствах предохранения даже не слышали, опыта никакого не было, вот я и появилась через два года после брата.