Наблюдая за тем, как юнец вылезает из лифта, остановившегося меж этажей, он не имел ни малейшего понятия, что происходит. Сколько же в этом отеле пробелов. Рваное, рваное шапито.
– Где здесь ближайший парфюмер?
– Мсье, я не думаю, что он вас… Мсье, вам через дорогу, лишь преодолейте подземный переход. Мсье?.. Я вынужден спросить, принимали ли вы что-то.
С запозданием выпалив отдаленную для слуха Артюра просьбу спрятать шприц, управляющий, узнавший его, запотевшими очками наблюдал, как поэт в прозе убегает в нужную ему сторону. Спускаясь по лестнице в парижское метро, он едва мог нащупать ногами ступеньки. Галогеновый мир перекрестков медитативно отделялся от него и падал вместе с телом ниц, спотыкаясь о встречный ветер. Сквозь подобие боли ему казалось, что он почти что ловит это время. Он неуверенно, но все-таки перешагивает отходняк. От самой кровати через весь Париж был выложен серпантин из лепестков синих роз, что вел до двери единственной парфюмерной.
Горела масляная кровь и кипела нефть в легких. В его глазах – тьма. Он не видел, куда шел. Эти курящие руки еле слушались, они были не его. Туннель, его светофоры, встречные поезда. В вагоне максимально безлюдно, застрявшую меж пальцев сигарету некому отобрать. Голосов в центрифуге сознания стало втрое меньше, но оно не то, чтобы опустело. В них все так же узнавались все те, которых он когда-то любил. Вы-то и нужны мне именно сейчас.
Чтобы проникнуть в нее, ему пришлось разбить окно. Проще было перечислить то, чем ты тогда не пахла. Твои верхние ноты всегда включали в себя масло апельсиновых листьев, гальбан и смолу мирры. В нижних угадывался белый кедр, мускатный шалфей, герань и корицу. База твоя была составлена из ладана, сандала и моего табака.
Огромные колбы, из которых он в истерике, а не в пелене ярости, пытался получить ее заветную формулу, беспорядочно смешивались одна за одной. Он искал запах холодной земли. Аутопсии. Металла в ее крови. Сколько раз еще тебе сказать, что ты должна воскреснуть здесь и сейчас.
Я вдыхаю этот случайный парфюм через вену и возвращаюсь туда, где.
Туда, где, наполняя его невыразимыми эмоциями, они в такт с ним шатались влево и вправо. С ним и его одинокой, бесконечно долгой мессой. Друг за другом они проходили мимо него, одаривая своей радостной, знающей улыбкой. Славная музыка, игравшая где-то вдалеке целую вечность, напоминала знакомые наизусть гармоники с сольной пластинки Beth Gibbons. Через мгновение, собравшись за спиной Артюра, они вновь покорно оставили его один на один с херувимом с женским ликом. С ней, с ее глазами разных цветов, как у степных волчиц, полными вседозволенности, которая за секунды напрочь смела стойкое ощущение недосказанности в эту ночь. Во все прошлые ночи в отеле, кроме одной-единственной чересчур далекой, случившейся в начале-начал.