Проводник говорил долго. Он пустился в исторический экскурс, изложил воззрения видных националистических идеологов, помянул и «славных лыцарей», которые оружием утверждают их идеи на украинской земле.
– Ничего я действительно не понимаю, – тоскливо, очень безнадежно махнула рукой Мария. – Вот ты говоришь: герои… А люди твоих хлопцев бандитами называют – они хаты жгут, детей и тех не жалеют…
– Террор нас никогда не пугал, – опять принялся объяснять бандеровец. – Больше того, сейчас это единственное реальное для нас средство борьбы. Пусть горят села, пусть дым затягивает небо – история нас простит.
– Нет! Историю создает народ, а народ никогда не прощает причиненного ему зла.
– Браво, учительница! – насмешливо захлопал в ладоши Стась. – Оказывается, ты тоже умеешь дискутировать!..
– Говорю, что думаю.
– Заметил уже. Потому и прощаю злые слова в наш адрес. Не от ненависти они, а от непонимания целей нашей борьбы. Верю, что ты будешь с нами! – торжественно провозгласил он.
– Нет, Стась, – твердо ответила Мария. – Единственная моя мечта – жить спокойно, учить детей доброму и разумному.
Стась насупился, замолчал, нервно барабаня пальцами по столу. Ему-то казалось, что привел убедительные аргументы, доходчиво и популярно изложил основы бандеровской веры. И вот никаких результатов: то ли не верит ему эта учительница, то ли запугана и потому стремится держаться подальше от таких, как он. Твердит как заводная: «моя хата с краю». Наверное, считает, что для нее лучший выход – сидеть тихо и мирно, ни во что не вмешиваться. Только ничего не выйдет у нее с таким нейтралитетом. Не стал бы он, Стась, тратить на эту дивчину столько времени, если бы не важные для того причины.
Самый веский аргумент, размышлял Стафийчук, – это пуля. Жаль только, нельзя им воспользоваться в данном случае, учительница очень нужна ему, Стасю, для осуществления некоторых будущих планов. Она и сама еще не понимает, как крепко привязала себя к сотне и тем, что об облаве предупредила, и тем, что в трудную минуту проводника у себя укрыла.
Ничего, Стафийчук подберет к ней ключи. И не таких обламывали. Какое ему в конце концов дело, с верой ли в идею самостийности будет выполнять его приказы или нет? Важно, чтоб со страхом, с постоянной мыслью о мучительной смерти, если изменит, выдаст.