Отыскав расческу, Липкуд сунул ее девочке, шмыгнул носом и зевнул, глянув на дождевые струи, лившиеся за окном. В свете фонарей блестели мокрые металлические прутья. Брызги залетали внутрь, разбавляя спертую вонь.
Элла возилась с волосами, разбирая и вплетая в пряди шнурки, подвязки и ленты разных цветов. Липкуд осоловело пялился на рисунок, в полутьме ставший почти невидимым и очень мрачным. Наверху проехала повозка, и в окно плюхнулась добрая пригоршня воды из лужи. Косичка нехотя подвинулся в глубь камеры.
– Слушай, – сказал он через некоторое время. – Тебе не кажется, что шаман на нас смотрит?
Элла перестала распутывать очередной колтун и воззрилась на угольное пятно.
– Д-думаешь, смотрит?
– И как-то зловеще, – шепнул Косичка. – Мне прямо не по себе. Аж мурашки по телу. Зря я его нарисовал.
– Т-тогда сотри, – посоветовала Элла.
– Да ты что! Это очень неуважительно. Может, сама сотрешь?
– Н-нет. Я боюсь.
Девочка залезла на лавку с ногами и прижалась к спине Липкуда.
– Мне теперь тоже к-кажется, что он смотрит.
Черное пятно не шевелилось, и спустя пару минут Косичка-таки заставил себя отвлечься, но по-прежнему чувствовал шаманий взгляд.
– Ладно, ерунда это все. Сами нарисовали, сами боимся, смешно даже. Доплетай, пока светло, – сказал он. – А то скоро фонари погаснут.
Элла тут же успокоилась и вернулась к работе, чудом различая что-то в полумраке. Липкуд зевнул так широко, что едва не вывихнул челюсть, и стал подгребать к себе прелую солому.
– Готово! – сообщила Элла.
– Тогда давай спать, – сонно пробормотал Косичка и тут же встрепенулся. – Слушай, оно меня все-таки беспокоит. Может, его другим мелком закрасить? У меня немного красного еще осталось…
– А он нас не сожжет? Это же будет огненный ш-шаман, если его красным мелком… Он, наверное, морозных н-не любит.
– А что, если они все там огненные были? – осенило Косичку. – И поэтому болезнь мою не забрали? Жара с холодом плохо уживаются! Надо будет весной еще кладбищ поискать…
Элла зевнула в ладошку. Липкуд укрыл девочку кафтаном, поерзал, устраиваясь удобней, и прислонился к стене. Сон смеживал веки, но Косичка долго ему не сдавался, нет-нет и поглядывая на плоды творчества. Наконец он расслабился – и тут же ощутил сильный рывок, будто его дернули вверх. Липкуд распахнул глаза, обнаружил себя стоящим прямо перед рисунком, от испуга шарахнулся к лавке, но не ударился об нее, а провалился в соседнюю камеру сквозь стену, на миг став частью каменной кладки. Мягко приземлившись на спину, ошалелый Косичка приподнялся на локтях и тут понял, что не видит своего тела. Из окошка под потолком сочился тусклый свет, так что дело было вовсе не в кромешной тьме. Певун еще раз оглядел себя, но ничего не обнаружил.