Поскольку хирурги ежедневно наблюдали страдание, очень немногие чувствовали какую-либо необходимость решать вопрос, который считался неизбежным, обычным явлением. Большинство из них интересовались лишь физическим состоянием конкретных пациентов, а не тем, что происходило в больнице в целом и уж точно не статистикой. Они проявляли безразличие к причинам заболеваний, предпочитая вместо этого сосредоточиться на диагностике, прогнозах и лечении. Листер, однако, вскоре сформирует собственное мнение об ужасном состоянии больничных палат и о том, что можно сделать для решения проблемы, которую он считал «острым гуманитарным кризисом».
* * *
Многие из хирургов, с которыми Листер сталкивался в юности будучи студентом, проповедовали своего рода фатализм относительно своих возможностей помогать пациентам и улучшать больничные условия. Одним из таких врачей был Джон Эрик Эриксон – старший хирург в госпитале Университетского колледжа.
Эриксон был сухопарым, с темными волосами и характерными для того времени бакенбардами. Лицо у него было добродушное, с ясными пытливыми глазами, длинным носом и чуть искривленными губами. В отличие от своих коллег, Эриксон был не очень искусным практиком; репутация его держалась на написанных им трудах и преподавательской практике. Его самая успешная книга «Наука и искусство хирургии» (The Science and Art of Surgery) вышла в девяти изданиях и на протяжении нескольких десятилетий служила главным учебником в своей области. Она была переведена на немецкий, итальянский и испанский языки и пользовалась таким успехом в Америке, что во время Гражданской войны ее копию выдавали каждому медицинскому офицеру федеральной армии.
Но Эриксон был слеп относительно будущего хирургии, которая, по его мнению, быстро достигла предела своих возможностей к середине XIX века. История запомнит хирурга с бакенбардами за его ошибочное предсказание: «Не будет новых пределов, которых мы способны достичь, орудуя скальпелем; должны быть части человеческого тела, куда нельзя вторгаться – по крайней мере хирургу. То, что мы практически, если не полностью, достигли этих окончательных пределов, не вызывает сомнений. Живот, грудная клетка и мозг навсегда заперты для мудрого и гуманного хирурга».
Упрямо продолжая верить в это, Эриксон признавал важность перемен, происходящих в хирургии в свете недавних образовательных реформ. Если раньше хирург был прославленным мясником с твердыми руками, то теперь он – опытный оператор, руководствующийся глобальными знаниями. Эриксон заметил: «Умелые руки уже давно не были единственной определяющей чертой хирурга, и вот теперь он руководствуется не только мастерством рук, но и разумом».