Голова раскалывалась на части. А ещё и слова невидимого мужчины эхом бродили в голове. Другой мир и новое тело… Пора осваивать и то, и другое. Одна рука у меня лежала на груди, вот этой рукой я и ощупала две небольшие возвышенности. Значит, я — девушка. Уже радует. Худенькая и слабая. Очень слабая. Болела? Чем? Как долго?
— Кати, — встрепенулась женщина, сидевшая рядом с кроватью. Я с трудом разлепила слипшиеся веки. — Слава Всевидящей, Кати, ты пришла в себя!
— Пить… — прохрипела я, оглядывая помещение. Огромная комната, стены каменные, свечи. С одной стороны — окно, за которым из-за темноты ничего нельзя было разглядеть. Пока женщина наливала мне воды из кувшина, я успела разглядеть камин за её спиной. Очуметь! Меня отправили в какое-то средневековье?! За что?!
В губы уткнулась глиняная кружка. Глотнув, я тут же чуть не поперхнулась. Это оказалась не вода, а горьковатый травяной настой. Спасибо, что хоть не пиявками лечили!
Я заставила себя проглотить питье. Редко лечилась травами, но уловила в этом настое привкус ромашки.
— Что со мной? — прохрипела я, пытаясь приподняться. Женщина тут же начала мне помогать, подтыкая подушки под спину. Теперь я смогла рассмотреть усталое заплаканное лицо старушки.
— Так слегла ты, родненькая, не выдержала испытаний! — Она погладила меня по голове и снова заплакала. — В тот же день, как похоронили Эрмина, слегла. Ты ещё до усадьбы добралась, да на лестнице и отключилась. Горячка у тебя была. Сильная. Боялись, что уже не оклемаешься.
И снова слезы. Эрмин? Виски кольнуло болью. И тут же перед глазами мелькнуло воспоминание: блондин с печальной улыбкой смотрит на меня. Брат. Старший. Встречает меня на крыльце усадьбы. Откуда-то знаю, что мы не виделись несколько лет. Следующее воспоминание — как я целую мертвенно бледную щеку, склонившись над гробом, и шепчу горькое «прости», а сердце сжимается от боли и дикого чувства вины.
Моргнула, возвращаясь в реальность. Что же натворила Кати?
— И давно я?..
— Четвертый день уже, маленькая. — Она снова погладила меня по голове и улыбнулась, утирая слезы. — Есть хочешь?
Прислушалась к организму и согласно кивнула. Женщина снова улыбнулась, поднимаясь.
— Сейчас принесу бульончика.
Кто же она, эта женщина? По одежде я бы отнесла её к прислуге, но по тому, как она обращается ко мне... Да и забота её искренняя, беспокойство неподдельное. Снова боль прострелила висок. Новая картинка мелькнула перед глазами, и я сразу поняла, кто мне промывал разбитые коленки.