- Где и когда, Андрей Андреевич?
- Подъезжай на Старую площадь. Часам к десяти.
- Буду, Андрей Андреевич, - согласился я, не спрашивая даже о
чем пойдет речь. В такие переломные моменты речь может идти только
об одном – о власти.
- Ну что? – Жена даже не пыталась сделать вид, что ей не
интересно, или что она соблюдая приличия не лезет в дела мужа.
- Громыко. Хочет поговорить.
- По поводу…
- Вероятно, - я пожал плечами, что тут можно еще сказать?
- Пойду поглажу тебе рубашку, - видя мое настроение и нежелание
вдаваться в подробности Раиса поспешила в сторону спальни.
Еще через два часа я ехал на вызванной из гаража машине в
сторону центра Москвы с интересом глядя в окно. Сказать, что город
отличался от того, что я помнил в будущем – не сказать ничего.
Людей было меньше, машин, такое ощущение, что не было вообще.
Проехать весь центр города ни разу не встав в пробку или хотя бы не
зацепив «тянучку»? Даже в выходной день – это просто нереально.
Здания гораздо ниже, их меньше, а зелени вокруг, ну вернее того,
что является зеленью в летнее время – больше, нет торчащих в небо
зеркальных «фаллосов» на Пресненской набережной. А еще – совсем нет
рекламных вывесок, создающих бесконечный визуальный шум. Ничего не
мелькает, не мигает, не пытается привлечь твое внимание странным
сочетанием цветов и безумными текстовками. От этого город выглядит
гораздо более «чистым», - хоть тут уже далеко не так однозначно, на
самом деле, - но при этом каким-то пустым. Странное ощущение.
По тротуарам ходят люди, еще не знающие того, что их страна
стоит на пороге развала. Интересно, если бы им всем сейчас, вот как
мне в это тело, загрузить память будущего и потом провести
референдум, какой бы мы получили результат. Скажем, в ответе
какого-нибудь Шеварнадзе, Назарбаева или Кравчука, я не сомневаюсь,
лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в Риме, тут
сомнений нет, но вот если взять обычного грузина, латвийца,
туркмена или, например, хохла.
Те люди, которые оказались в 90-х на обочине жизни, научные
сотрудники, вынужденные стоять на рынке за прилавком, нынешние дети
закончившие свои дни под забором в наркотическом угаре, все эти
братки, чей стремительный взлет традиционно сменялся столь же
стремительным крахом. Интересно, чтобы они выбрали, «живи
быстро-умри молодым» эпохи перемен или сытую – относительно –
стабильность и уверенность в завтрашнем дне СССР.