Вернее, могло бы кончиться. Но у меня появился шанс.
Некоторое время ректор пристально меня рассматривал, и в
коридоре, кажется, собиралась гроза. Но бури не случилось; Мартин
Грюнвальд кивнул и приказал:
– Следуйте за мной.
Я прошла за ним в ректорат, не чувствуя ни ног, ни пола. Миновав
просторную приемную с секретаршей за столом, которая разбирала
письма, Грюнвальд проследовал в свой кабинет. Там, закрыв за мной
дверь, он опустился в кресло и, взяв со стола желтую папку с
бумагами, сказал, не глядя на меня:
– Майя…
– Эмма, с вашего позволения, – поправила я. Ректор нахмурился,
быстро поставил подпись на одном из листков и поднял на меня
взгляд.
Огни над головой еще не пропали. Плохо, очень плохо.
– Да, Эмма, извините. Кто учил вас боевым чарам?
Все понятно. Он видит меня насквозь.
Боевую магию можно спрятать. Замаскировать до поры до времени,
чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но в этой провинциальной
академии сидят не такие дураки, как я рассчитывала. Провинциальные
олухи? О нет…
– Фердинанд Доу, – едва слышно откликнулась я.
Грюнвальд кивнул.
– Да. Я очень удивился, увидев в вас оттиски его чар. Даже
сперва подумал, что мерещится. И что же вас сюда привело… с таким
дурацким представлением?
Я выдохнула. Сжала и разжала кулаки.
Он ведь не выгонит меня, правда? Мне ведь тогда некуда будет
пойти, негде будет спасаться.
– Мне нужна ваша помощь, господин Грюнвальд, – глухо промолвила
я. – Спасите меня. Спасите наш мир.
***
Грюнвальд вопросительно поднял бровь. Посмотрел на меня
оценивающе, как мясник на овечку, которую нужно забить.
Но огни над его головой становились все меньше. Хороший
знак.
– Пафосно звучит. Но ладно, рассказывайте, – разрешил он.
– Аутенберги небогатая, но одаренная семья, – начала я. – У нас
особая магия: мы мы сами создаем заклинания, а не просто пользуемся
теми, какие уже есть. Это заинтересовало господина Норберта
Брикенхофа. Он дракон и… сказал, что чувствует во мне свою
истинную.
Пришли воспоминания, отчаянные и горькие. Вот Норберт, такой
счастливый, такой красивый, входит в гостиную и просит у отца моей
руки.
Называет меня истинной парой. Женщиной, которую для него создали
небеса. И я смотрю на него и не знаю, смогу ли вынести такое
счастье.
Господи, какая же я была дура.
Грюнвальд кивнул, призывая продолжать.