Это слишком жестоко, чтобы быть правдой! Я должна все выяснить! Немедленно! Ползу к своему телефону, идти не могу, слишком больно, дико, так что меня ломает… Слезы застилают глаза. Богдан, нет, пожалуйста! Только не это!
- Доченька, что с тобой! – сквозь гул в ушах доносится голос отца.
Ничего не отвечаю и только мотаю головой, продолжаю ползти к телефону. Хватаю его. И ничего не могу сделать, меня разрывает от истерики. Это была первая боль, самая острая, кровоточащая… Ее мне никогда не забыть.
- Родная, что же случилось, - отец причитает. Что-то еще говорит. Я уже не слышу. Я уже в своем удушающем безумии. Я не смогу жить без него! Он не может любить эту! Он мой! Какой бы красивой ни была эта Слава… Он мой… мой… мой…
- Кто твой? – спрашивает отец.
Оказывается, я говорю это вслух.
- Папа! – рыдаю у него на плече.
Мне так нужна поддержка. Я не могу одна вынести это все…
Дальнейший день терся у меня из памяти. Осталась только всепоглощающая боль.
Отец забрал меня к себе. Позвал врачей, меня приводили в чувства.
А я понимала, что не откажусь от Богдана. Просто не смогу. Моя безумная любовь душила меня, кидала в пропасть унижений, растаптывала меня как личность. Но я готова была простить ему измену. Бороться за него. Потому что не представляла, как без него. Мы поговорим, все выясним. У Богдана непременно должно быть объяснение. И я уже знала, что поверю всему, что он скажет. Я буду благодарна любой лжи, лишь он не оставил меня.
Сейчас спустя годы, мне жутко, от этой всепоглощающей любви. Я могу назвать себя наивной дурочкой. Но понимаю, что даже сейчас, я не избавилась от этого чувства, хоть и научилась жить без него. Но все равно с ним, в мыслях, воспоминаниях, в моих детях. Так нельзя любить, но я любила, что тогда, что сейчас.
- Тебе легче, принцесса? – отец зашел ко мне в комнату и сел на край постели.
- Наверно, - пожимаю плечами.
Пока была в истерике, не отвечала на звонки Богдана. И сейчас собиралась ему позвонить. Мне так надо был услышать любимый голос, нежные слова… Я нуждалась в нем, меня ломало, а даже слова этой Славы уже меркли.
- Прости, что мне придется снова сделать тебе больно. Но я должен сказать правду. Я не имею права умалчивать, - отец мнется, опускает взгляд.
- Не надо, - мой голос напоминает жалобный писк.