- Как вам нравится сад, графиня? – Брякнул принц не подумавши, и тут же мысленно отвесил себе подзатыльника. Чего он ожидал? Что дочь владетельного вольного графа начнет рассыпаться в восторгах при виде грядок со шпинатом?
- Э-эм-м… Интересная концепция. Разумно, практично… – Нашлась с ответом Мария-Фредерика, заслужив как минимум еще один бал за чувство такта.
- Да уж, действительно, практично. – Рихард улыбнулся, давая понять невесте, что оценил ответ. – И, к сожалению, никакой романтики.
- Мне доводилось встречать у вас в королевстве чудные оранжереи, - Все так же осторожно заметила графиня. – Очевидно, не для всех подданных Его Величества практичность – на первом месте.
- Не для всех. – Не стал спорить Рихард, подумав, что надо бы узнать, у кого же это там такие «дивные» сады. – Однако, здешний амтсманн с супругой – люди немолодые, благочестивые и, действительно, очень практичные. Для них горшочек шиповникового пюре зимой намного важнее, чем мимолетный аромат десятка розовых кустов.
- А у нас дома сейчас распускает цветы миндаль…
Фраза прозвучал слегка невпопад, но было в ней что-то, на что Рихард просто не нашел, что ответить. То ли тщательно скрываемая тоска по дому, то ли что-то еще. Но любые слова казались здесь не совсем уместными. И лишь пару минут спустя принц заметил, не столько продолжая разговор, сколько заводя новый: «К вашему приезду в Люнборге как раз расцветут сады. Уверяю вас, зрелище, достойное самого взыскательного взгляда».
Разговор завершился, оставив у обоих его участников чувство легкой неудовлетворенности. Вроде бы, встречались, говорили, и даже вели более-менее содержательную беседу. И, тем не менее, Рихарда не отпускало чувство, что ничего так и не было сказано. Не просто ничего важного, а вообще ничего, словно все слова значили не больше, чем шелест листвы. Хотя, даже по шелесту опытный воин определит место, где укрылся враг. А здесь… просто звуки.
Почему-то вспомнилось, что с Греттой ему не нужно было все это словоблудие. Их разговоры всегда были с толком, по делу. Рихард попытался вспомнить, о чем они обычно разговаривали с Греттой, и не смог. Память услужливо подсовывала эпизоды, когда говорил он, делясь текущими делами, из тех, само собой, которыми можно делиться за пределами дворца. Гретта обычно садилась напротив, подпирая щеку рукой, и слушала. Иногда задавала ничего не значащие вопросы. Он пытался ответить на них наиболее понятным языком, от чего мысли сами собой укладывались в голове. А чаще всего им было просто не до разговоров. Слишком редко удавалось обоим вырваться, чтобы тратить драгоценные минуты на болтовню.