По главной городской улице движется колонна. Из репродуктора ползущего за колонной автофургона несутся искаженные до неузнаваемости песни советских лет. Крупным планом – армейские ботинки, полы священнической рясы, гриндерсы, туфли на стоптанных каблуках. Над колонной развернуты плакаты: «Всех не сожрете!», «Нет – фашистской темной нечисти!», «Губернатор! Ты за народ или берешь у народа в рот?», реют красные, желто-синие и черно-бело-желтые флаги.
У некоторых в руках – обрезки труб, стальные прутья.
В колонне – бывший мент Алексей Крылов с семьей, миловидной женой-блондинкой и двумя мальчиками. Глаз у Алексея заплыл, половина лица багровая, но двигается он довольно бодро.
На перекрестке, поджидая колонну, стоит цепочка «терминаторов» с щитами и дубинками.
– Вот этого парня возьми, – говорит оператору Алена Ахматова, показывая на Крылова. Тот приближает изображение. Съемка ведется с третьего этажа одного из правительственных зданий.
– Для кого снимаем-то? – бурчит оператор.
– Для будущего.
* * *
В проеме двери образуется сияние, в сиянии угадывается фигура в священном облачении.
– Отец Владимир! – радушно поднимается из-за стола хозяин кабинета и жизнерадостно целует протянутую руку служителя культа, после чего крепко пожимает ее: – Ну здравствуй, Сережа. Как работается?
– Спасибо, Василий Юрьевич, с Божьей помощью.
Оба садятся в низкие кресла.
– Скажи, Сережа, что ты думаешь о бесах?
– Нам не положено, – коротко регочет отец Владимир.
– Я серьезно. К тебе бесноватые приходят?
– Полно. Бешенство матки, в основном.
– А есть такие, про которых непонятно, люди они или… нет?
– А кто же еще, Василий Юрьевич?
– Ты, я смотрю, материалистом заделался. А здесь был мистиком.
– Простите. Но я правда не понимаю.
– Пойдем. Покажу тебе кое-кого. Поймешь.
* * *
Древняя «девятка» притормаживает рядом с тротуаром, водитель – неприметный молодой человек – сигналит идущей мимо девушке. Та оглядывается, вздыхает, неуверенно идет к машине.
Пацан лет десяти звонит в дверь, ему открывает парень постарше.