Одни женщины — такие, как графиня Лизель, — были хороши для постельных развлечений. Преимущественно одноразовых.
С другими было интересно разговаривать и вообще дружить. Такой была Роза Тарс.
А с третьими хотелось провести вместе жизнь. И раньше Велдон думал, что подобной женщиной для него навсегда останется Эмирин, но… кажется, он ошибся.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он спокойно, проходя в спальню и начиная расстегивать камзол. Император ненавидел эти парадные камзолы, которые по этикету нужно было надевать на совещания — тёмно-красные, с золотыми петельками, кучей пуговиц и воротником-стойкой, они были способны удушить человека без верёвки и мыла.
— Хотела сделать вам сюрприз, — ответила Лизель, поводя плечом, отчего платье съехало сильнее. Красивое плечо, белое, как молоко. — Не ругайте стражу, пожалуйста — они меня тщательно досмотрели прежде, чем пропустить сюда. И главный придворный маг тоже…
— В этой авантюре и Аравейн участвовал? — усмехнулся Велдон, сбрасывая наконец камзол. Теперь переодеть промокшую от пота рубашку, надеть более скромную жилетку — и готово. Советников на сегодня больше не предвидится, так что можно быть не при полном параде.
— Да, ваше величество. Он тоже считает, что вам нужно… отвлечься. — Лизель игриво усмехнулась, встала с кровати, и дальше развязывая шнуровку спереди — император с интересом следил за её движениями. Развязала, спустила платье до пояса. Под ним, к его удивлению, ничего не оказалось, кроме обнажённого тела.
Велдон вдруг подумал о том, как это нелепо — приходить к мужчине и предлагать себя. Что хуже — держать бордель, обеспечивая в нём все условия для того, чтобы девушки не умирали от болезней, или вот так бесстыдно обнажать грудь перед императором? За место во дворце, за подарки, за возможность выйти замуж. И возьмут ведь. Невзирая на то, что обычная шлюха, просто императорская. Но чем он отличается от других мужчин? Разве у него другая анатомия?
— Вам нравится? — с придыханием спросила Лизель, сделала шаг вперёд и положила его руку себе на грудь. Велдон задумчиво сжал розовую плоть, потянул, покрутил — и графиня застонала, задышала тяжело, закатывая глаза.
Почему так тошно? Ведь подобное с ним происходило всю жизнь, если не считать Триш. Ни капли искренности не было в этих стонах и закатанных глазках. Порой Велдону казалось, что его женщин больше возбуждает то, что он император, а вовсе не поцелуи и ласки.