– Поди, поищи хлеба и выпить чего, – сунул деньги вознице офицер, – Согреемся и дальше двинемся.
Однако возок больше с места не стронулся. Поджидая ушедшего искать провизию извозчика, господин из «Ямской», имени которого мы так и не узнали, устало забылся в ознобной дремоте. Ему не позволили воспользоваться оружием, на которое он, в общем-то, всегда рассчитывал. Навалились сразу двое – ражие, тяжелые. Прижали, запрокинули голову. Свинцовые пальцы обхватили шею и не отпустили нужное время. Тело вытянули для удобства из возка, раздели до исподнего, оттащили в темень и быстро прикидали снегом. У дальнего костра долго ругались, деля найденное в карманах убитого. Потом пили водку и слезили песню о тяжёлой ямщицкой доле.
* * * *
Ночь. Уснувшая улочка. Земская больница. В ней – чистенькая комната. А в комнате застиранные занавески на окне, стеклянный шкаф с пробирками и микстурами, деревянная, скоблёная до желтизны, тахта у стены. Нечищеные сбитые сапоги городового в растёкшейся под ними луже приковывали внимание заспанного санитара:
– Бог с вами, Ларион Ульяныч, какой оборванец! Мне порядочных людей велено в коридоре укладывать, а вы всё это, тряпьё какое-то подзаборное свозите. Куды девать-то его?
– Положено, Тараканов, смирись, – брякнул шашку на тахту служивый, – Который уж год лодырем здесь сидишь, а всё не раскорячишься башкой своей, что начальство строго требует осматривать таких и доклад представлять. Вдруг беглый он, а может и хуже ещё кто. Эй, вы там, заноси.
Дворники, не очень церемонясь – за руки – за ноги – втащили босого стонущего человека.
– Вишь как обделали бедолагу. Замерзал под трактиром. Шевелись, Тараканов, лампу ближе давай и лицо ему от волосьев освободи, – бася, склонился над босяком урядник, – О, да это ж Васька татарин, извозом у «Ямской» промышляет. Знаю я такого. А ну, вывёртывай его из лохмотьев, всё, что найдёшь, сюды складывай. Что это? – удивился, – Деньги? Ну-ка, пошли отседова, – махнул дворникам. Подумав, вышел следом, – Не болтать! – зыркнул свирепо, – Понадобитесь, призову.
Санитар задрожавшими вдруг руками разглаживал листы купюр. – Сто десять, Ларион Ульяныч, откель столько? – еле слышно спросил городового.
– Давай сюды, разберёмся.
Тараканов, передавая деньги, зашептал просяще:
– Ларион Ульяныч, а может того, разделим не поровну. Могилой молчать буду.