Но не играют здесь давно дети из семьи купцов первой гильдии, не приходят повеселить местных ребятишек китайцы с «ручными» мишками, нет уже и коней в конюшнях, как и какой-то скульптуры из дерева, схожей на тотем языческий, хоть и был он скрыт от глаз долой и находился на обратной стороне дома – как раз на берегу названной реки. Вместо этого – склад с табличкой «боеприпасы», на самом деле – хранилище спирта.
Под открытым небом – поломанные скамьи, разбитая и грязная лестница, в суглинковой земле возле летнего домика – закопанные в майские дни тела убиенных хозяев. Внутри смрад, привкус гари, который сменяется мерзким, душераздирающим крепленным запахом махорки, пропитавшей все комнаты.
***
Сидят ряженые товарищи, с напяченными и быдловатыми лицами в большинстве своем, раскинув ноги на все что можно и нельзя, в том числе и на стоящие на комодных шкафчиках портреты бывших жильцов, давно унесены вся утварь, распроданы на ближайшем базаре состоятельным господам за продуктовые наборы, украденные таким же образом только не у врагов нового миропорядка, а у самих себя. В подвальном помещении свезены неучтенные сокровища – но об это знают единицы. Люк, или как по обычаю говорится – крышка в погреб, с великой хитростью, скрыта от бессметного числа проходящих, наспех поставленным массивным сейфом, взорванным ранее, прям в центре пустой комнаты, смешно, ей – Богу.
Во время всеобщей анархии первых дней некоторые умельцы «срисовали» здесь несколько картин, оставив великодушную возможность лишь рамкам висеть на голых стенах. Однако вторая волна «энтузиастов дела», более прагматичных господ, забирала портреты зачем-то нужных им людей, которых они и знать не знали, прям в рамочном обрамлении. Впрочем, после месяца разграбления, вернее уже через полтора, наконец, к дому приставили караульных, которые так же оказались жуликоватыми свинками, однако, и их понять можно – в голодное время войны гражданской однозначно судить их тоже нельзя, так как и у них были семьи, и здесь включались обычные животные инстинкты добычи.
В такой обстановке шакалами и гиенами становились совершенно не склонные к падали, а орлами – вчерашние голубки. Здесь, намедни, сформировался некий съезд «ветеранов Красной Армии» и проводились некоторого рода неформальные совещания, выпивки и иного рода неофициальные мероприятия, хотя официального и быть еще не могло, всеми силами народники-энтузиасты из Хабаровска, коих было среди дурачков тоже много, совершали весьма бюрократизированные мероприятия, даже в рамках «малин», описывая решения в виде бесконечных постановлений, декретов. Два года как существовала уже НРА, и плоды их работы, да именно, организационной, имели месть быть. Новая пролетарская администрация заседала в других зданиях города, и было принято решение прекращать превращение добротного дома в свинарник или в чей-то амбар, а дать его руководителям «армейских» подразделений. И вместо вечно полупьяных тыловиков большевизма, в короткий срок, в начале августа было зачищено все это безумие и проведена даже влажная уборка, однако все было к черту зря, новый контингент все так же любил покрасовать ногами, да и затушить сигарету об чтото добротное, но все еще не унесенное попутным мародерским ветром. Здесь – на втором этаже, в самой большой комнате дома стали проводить оперативные совещания некоторые подразделения названной выше, но не расшифрованной Народно-революционной Армии Дальневосточной республики. Готовились операции по основательному «освобождению» Приморья, ставшего костью в горле у многих, так как никто не ожидал, что белые до сих пор смогут удерживать окрестности Владивостока.