Учащиеся не успевают еще пожить вместе с Герасимом, подумать о том, что их особенно волнует – судьбе Муму, – им сразу задается вопрос об образе Герасима. Однако их больше всего волнует вопрос, почему он все-таки утопил собачку.
И вот учитель считает, что это между прочим, об этом можно поговорить снисходительно к детской наивности, а от нас требуется прежде всего разбор образа – и программой, и высотой требований, на которой мы стоим. И вот говорится о крепостном праве, о крепостном крестьянине, об отношении барыни к Герасиму.
Этот чрезмерно быстрый переход к тем выводам, к которым мы должны прийти, но которые не ценны постольку, поскольку идеи автора не остаются в сознании ученика, этот быстрый пробел по произведению, конечно, враждебен тем методическим задачам, которыми должно быть пронизано чтение».
«Воспитывать, но средствами искусства» – вот в чем пафос и этого, и всех других выступлений М. А. Рыбниковой. Без «самого важного – любви к литературе, умения читать, умения разбирать, умения мыслить с помощью писателя, радоваться ему и на нем расти, – без всего этого нет подлинного воспитания на уроках литературы».
«Итак, мы воспитываем, мы учим мыслить на литературе, но подавая ее как искусство».
А в 1962 году вышла тиражом в 175 000 экземпляров (неужели и такое могло быть?) по цене, доступной для учителей с очень скромной зарплатой, – 39 копеек, книга Корнея Чуковского «Живой как жизнь». Подзаголовок книги «Разговор о русском языке». Но в ней с болью и страстью шел разговор и о преподавании литературы в школе. Вот несколько цитат.
«Ведь в учебнике наперед декретировано, что школьнику полагается думать о Лермонтове, и что – о Маяковском, и что – о Некрасове. Зазубри все эти готовые фразы, и ты будешь освобожден от нелегкой обязанности самостоятельно мыслить. Весь проводимый тобой „анализ“ сведется к механическому повторению вызубренного. Как и всякая схоластика, эта преподаваемая в школах „словесность“ догматична по самому своему существу».
«Если бы школы и вузы поставили себе специальную цель – отвадить учащихся от нашей бессмертной и мудрой словесности, они не могли бы достичь этой цели более верными и надежными средствами».
«Что же удивительного, что с теми именами, которые украсили всю нашу жизнь, с именами Пушкина, Гоголя, Герцена, Толстого, Достоевского, Чехова, у множества школьников связана беспросветная скука? Эти величайшие гении русской земли кажутся нудными, глубоко неинтересными личностями, которые только затем и существовали на свете, чтобы ученики могли плести вокруг них унылую свою канитель, состоящую из затасканных слов».