Мы жестоко ошибаемся, исключая из семьи великих художников Бербенка, занимавшегося всю жизнь вопросами улучшения растительных видов, или игнорируя любого иного работника мысли, погруженного в заботы об улучшении нашего людского существования.
Наука и искусство – родные сестры.
И мы знаем несчетные примеры, подобные примеру Фламмариона, когда научный труд читается нами как поэма, а поэма дает материал для точных выводов.
Исследователи неведомых стран – все Нансены, Козловы, Свен-Гедины, ученые всех видов – Освальды, Боры и Менделеевы, мудрецы – Сакиа Муни, Конфуции и Магометы, изобретатели, подобные Эдисону и Маркони, простые смертные бывают больше художниками, чем те, кого мы привыкли называть этим именем.
Но их творчество распылено.
В их задачу не входит забота о прекрасном, и они служат ему, не сознавая значения и красоты результатов своего труда.
Они разъединены, разбиты на лагеря, далеки друг от друга, и одинокие голоса их тонут в шуме голосов безличной толпы.
Протекая в сфере как бы полунамеков и выражая то, что еще не осознано в полной мере, творчество Рериха задевает все вопросы, поставленные нами на разрешение.
Мы читаем его картины, как книгу, и видим себя героями его эпических вымыслов.
В нем самом нас пленяет редкостное сочетание – огромные знания, обычно присущие лишь изверившимся и малоподвижным натурам при наличии бодрости и сил, свойственных человеку, едва вступившему в жизнь.
Мы знаем, что он не разделяет наших сомнений и колебаний. Но мы верим и будем верить, что Рерих не остановится на полпути. Но пойдет дальше. Исследуя. Поучая. И преображая своим чудесным искусством нашу темную, бессолнечную действительность.
* * *
Перед нами картина – холст, краски, подрамник. Мы не знаем ее сюжета. Предположим, что мы не знаем и имени ее автора. Но мы занимаемся искусством. И мы склонны даже иногда покритиковать. Нам не нравится тон лица крайней фигуры. Мы находим композицию несколько нарочитой, а колорит преувеличенным. Мы смотрим, а затем отходим в сторону. И что же? Картина преследует нас. Мы чувствуем на себе магию ее красок. Необъяснимую власть того самого колорита, сюжета и композиции, которые мы только что так легко осудили.
В нас самих происходит какая-то перемена. Сначала неясно. Потом все отчетливей мы начинаем замечать, что мы уже не прежние. Что-то коренным образом изменило нас, наши вкусы, наши стремления, наше поведение.