«Но я…» – гардемарин притих,
Пытаясь совладать с собою.
Прислушался – какой-то стих
Главенствовал над всей судьбою.
Слова летали друг за другом,
Как бабочки над майским лугом.
Сливаясь в пестрый полукруг,
Чаруя звуком нежный слух.
Какое было наслажденье
Описывать глубокий взгляд,
Что жег который день подряд
И поражал воображенье.
В пятнадцать мы пылаем жарко,
А в тридцать пять эмоций жалко.
«Я знаю эту кутерьму…» —
Сергеич с горечью добавил, —
«Поймешь не сразу, что к чему,
Игра жестокая, без правил».
Он замолчал, припоминая,
Как был влюблен в начале мая,
Как осенью ушел в поход
И верил, что зазноба ждет.
Пришвартовался на рассвете,
И он в «парадке», при букете,
[31]Вбежал в знакомый сердцу двор…
Порою души моряков
Сдают за кучку медяков.
«Так что бросай свои амуры,
Служи Отечеству, сынок.
Забудь стихи и партитуры,
Все будет, когда выйдет срок.
Будь верен Родине и чести,
Не поддавайся сладкой лести.
Морское братство не пустяк,
И флот не сборище бродяг».
Глаза Сергеича блеснули,
И на затылок сполз парик,
К нему он так и не привык,
Шутил: «Я в энтом, как в кастрюле».
Моряк на берег списан был,
[32]И прикрывал у «кэпа» тыл.
[33]