Я все еще не переварила свое родство с ней, такое родство. НЕ переварила то, что моя собственная мать от меня отказалась и предпочла ничего обо мне не знать… а когда узнала, то сочла лучшим выходом – убить меня. Все, что нас с ней объединяло – это адская и невыносимая любовь к одному и тому же мужчине…как и Надю, мою самую настоящую мать. Все мы, как проклятые, были обречены сгореть дотла от любви к Айсбергу.
Мне было страшно подумать о том, как я буду скучать по Льдинке… Мы никогда так надолго не расставались, я даже в дороге постоянно вздрагивала от мысли о моем малыше и о понимании, что я ужасно буду тосковать по моему мальчику. Но, наверное, я была бы не я, если бы не поехала искать его…Мне казалось, что я буквально всеми своими фибрами чувствую – с ним что-то случилось.
И ОНА могла об этом знать. Эта женщина. Эта ведьма, которая многое изменила во мне и сделала меня той, кем я являюсь сейчас.
Я поднялась по знакомой лестнице вверх, подошла к знакомой двери и позвонила в звонок. Услыхала тявканье собаки, вся подобралась. У кого угодно могла быть собака. Дверь открылась, и я замерла, увидев на пороге женщину с красивой укладкой и аккуратно накрашенным лицом.
– Здравствуйте, Эллен.
– Мон шери…это вы? А точнее, вы ли это?
Тонкая рука приспустила очки, чтобы получше меня рассмотреть.
– Похудела, одета в безвкусицу, прическа мрак, макияж отстойный, или как там говорит молодежь?
– Можно я войду?
Наверное, какие-то секунды она все же думала, но потом посторонилась и впустила меня. Как и всегда мне дали тапочки, у меня забрали пальто. В ее доме ничего не изменилось. Все также пахнет Шанель «№19», все также к нему примешивается аромат трав и лекарств, а еще одиночества и старости. Сама Эллен тоже изменилась. Сдала. Хотя и ухаживала за собой, по-прежнему с маникюром, по-прежнему с идеальным макияжем, и на одежде ни одной складочки, а на колготках – морщинки.
«Запомни, деточка – морщины на колготках хуже дырки и стрелки»
– Мятный чай?
Я кивнула. Сердце тревожно бьется, и, кажется, я сейчас хлопнусь в обморок, так меня свела с ума эта встреча, как некое звено между ней и Айсбергом, как зыбкий мостик, перекинувшийся из прошлого в настоящее. И настолько невыносимая тоска по нему, так, что выть захотелось и рыдать навзрыд. В горле пересохло и перехватило дыхание.