Губастый углядел на стене рубильник и, поскольку ума у него в голове хватало только книжки читать, тут же дернул за него. Под потолком сразу в трех комнатках зажглись тусклые лампочки. Тёха, задушенно матерясь, надавал Губастому пенделей и свет вырубил.
– Электричество – это значит счетчик, – объяснил наш бригадир, немного остыв. – Лампочка горит, счетчик крутится. Запалят нас, понял?
И вдруг из темноты послышался слабый гундосый голосок:
– Не запалят. Я много его включаю, а то страшно…
Обладатель этого голоска нашелся в углу, на теплых трубах, поэтому мы его сразу и не заметили. Завернувшись в вонючую дырявую кофту, весь в расчесах и вшах, он отлеживался тут уже несколько дней. Когда Тёха заставил его подняться и снять тряпье, все мы хором сказали: «Капец!».
Хорек оказался очень худым пацаненком с куриными какими-то лопатками и ребрами. Но не это нас удивило, видали мы пацанов и дохлее. Все его тело покрывали сплошные синяки и рубцы, а на мосластой ноге чуть выше колена сочился сукровицей здоровенный порез.
– Это кто тебя? – хмуро спросил Тёха.
– Мам-мка… – шмыгнул носом Хорек и скривился. – Холодно… Кашляю я.
– Губастый, дуй в аптеку, купишь сумамед, шампунь «Ниттифор», йод, бинты и стрептоцид. Усек? – Тёха накинул на Хорька кофту, брезгливо держа ее двумя пальцами. – Пятёра… Нужны ведра. Или тазики. Найдешь?
Я кивнул. Оббежать окрестные помойки – пара пустяков, и где-нибудь обязательно найдется то, что надо.
– Только грязные очень не бери, – сказал вдогонку Тёха. – Нам самим из них потом мыться… Все, пацаны, зимуем тут.
Горячая вода в подвале нашлась – старый кран на одной из труб по требованию исправно выдавал мощную гогочущую струю. Спустя пару часов отмытый, перевязанный, накормленный едой и лекарствами Хорек, тогда еще, впрочем, не бывший Хорьком, сидел на перевернутой детской ванночке, которую я нашел в соседнем дворе, и радостно шмыгая, гундосил:
– Пацаны, ну вы зыкинские… Пацаны, вы же меня не бросите, а? Пацаны, а дайте еще пожрать. Там сало в пакете. Ну пацаны-ы…
Он уже порядком всех достал, и никто не обращал на него внимания. Тогда, не переставая нудеть, он самостийно сунулся в пакет. Тёха, молча куривший в стороне, перехватил руку-палочку вырвал из пальцев кусок грудинки, но Хорек проявил чудеса изворотливости и впился в сало зубами, буквально повиснув на нем.