Я сорвался с места столь стремительно, будто сейчас решалась моя дальнейшая судьба. По сути, так и было… Я спешил за ним, за моим пока ещё незнакомцем, и с каждым новым шагом всё больше и больше думы мои наполнялись решимостью – догнать, разглядеть получше, познакомиться, предложить поработать моим натурщиком. Нет, не так – не предложить, а убедить. Во что бы то ни стало убедить! Ведь если он по каким-либо причинам вздумает отказаться, если вдруг сочтёт моё предложение недостойным или… нет, даже думать о таком не стану! Нельзя! Он согласится, и мы начнём наше общее дело. И только так!
Однако переполнявшая меня изнутри решимость на теле вовсе не отразилась – с каждым новым шагом я отставал от него всё больше, словно всё ещё опасался быть уличённым в чём-то недостойном.
Но вот он остановился прямо по центру моста, изящными пальцами обхватил перила и уже с высоты разглядывал мутные тёмно-синие воды. Я тоже замер, продолжая держаться в стороне и стараясь не выдать своего интереса, и затаил дыхание, изучая его профиль совсем по-новому: теперь, в ярких солнечных лучах, кожа его казалась настолько тонкой и прозрачной, что мне стало невыносимо страшно – а вдруг сейчас подует ветерок или пролетит бабочка и заденет его крылом, и всё истлеет. Развеется по ветру, будто потревоженная невежей тысячелетняя реликвия. Будто веками покоившийся в гробнице пергамент – настолько его кожа казалась уязвимой в своей безупречности. А ещё она светилась. Не так, как светятся напудренные белоснежные носики юных леди или строгих герцогинь, обучающих этих леди подобающим манерам. Нет, его кожа светилась изнутри. Так, словно это не майское солнце согревало всех вокруг, а он, мой незнакомец, делился своим внутренним светом с окружающим миром. Да только заметил этот великодушный дар один лишь я – к стыду своему или к счастью…
Совсем рядом с ним пробежала собака, едва ли не задевая полы его пальто хвостом, и я вдруг осознал, что вокруг нас десятки, а то и сотни других людей. Мостовая буквально кишела жителями Лондона, словно переполненный лесной улей – дикими пчёлами, а я не видел ничего и никого вокруг. Только Он: его лицо, волосы, руки, плавные линии силуэта…
И оставалось лишь набрать в лёгкие побольше воздуха и сделать наконец тот решающий шаг ему навстречу, протянуть руку и представиться, но… но ровно в эту секунду я услышал до тошноты и спазмов в грудине знакомый с юности голос: