– Доброе утро! – поздоровался Леонид, заглядывая в кухню.
Посреди стола на старинном фарфоровом блюде возвышалась пирамида золотистых гренок. Алеша сосредоточенно сдирал зеленую фольговую крышку с кефирной бутылки. Лариса равнодушно ковыряла чайной ложкой творожный сырок.
– Ленечка! – расплылась в улыбке мать.
– Здорово! – бросил Алеша.
У пятнадцатилетнего братца наступил переходный возраст, и он изо всех сил корчил из себя грубоватого и немногословного мачо.
– Чай остыл! – недовольно сообщила бабушка.
– Да фигня! – махнул рукой Леня, усаживаясь за стол.
– Леонид, что за выражения, – сдвинула брови Валентина Васильевна.
В дальней комнате заверещал телефон. Мать, просияв, вскочила из-за стола с криком «Это меня!» и умчалась по коридору. Алешка хохотнул и немедленно закашлялся, подавившись кефиром. Бабушка с готовностью приложила его ладонью по спине, и мальчишка, охнув, буркнул:
– Спасибо!
За окном медленно кружились снежинки, опускаясь на широкий подоконник, и тут же таяли. Весна в этом году никак не хотела наступать. И спрятавшийся между одинаковыми каменными домами сталинской постройки двор был все таким же серым, как и зимой. Хорошо, хоть лед на круто сбегавшей к их подъезду дорожке уже стаял и бабке больше не приходилось, возвращаясь домой из магазина, пробираться мелкими шажочками под стеной соседского дома. Радио взревело пионерской песней, и Алеша заторопился в школу, но на пороге вдруг задержался.
– Сегодня уезжаешь? – спросил он брата.
– Ага, – не оборачиваясь, кивнул Леня. – В четыре автобус.
– Ты это… – замялся Алеша. – Я с пацанами в школе поспорил, что ты золотую медаль получишь. Давай там, не обломай меня.
Леня взглянул на топтавшегося в дверях длинного худощавого мальчишку с копной давно не стриженных золотистых кудрей. Брат смотрел на него исподлобья, смущенно и выжидательно.
– Ладно, брательник, можешь на меня рассчитывать, – ухмыльнулся Леня и хлопнул Алешу по плечу.
Тот махнул рукой и скрылся в прихожей. Через пару секунд оттуда донесся вопль:
– Мать твою! Кто оставил на полу включенные щипцы?
– Как ты говоришь? Следи за речью! – вскипела бабушка. – Если тебе это нравится, выражайся так в подворотне, а в собственном доме я не позволю…
– Это я, я, Алешенька, – появилась из комнаты мать. – Обжегся? Ну прости, милый.