И после очередного визита к гинекологу, подтвердившему, что все в полном порядке и беременность развивается по плану, я позвонила господину Шевчуку и спросила, не хочет ли он заглянуть при случае ко мне в офис на чашечку кофе.
– Кофе я теперь не пью! – ответил мне в трубку вальяжный баритон. – Берегу здоровье! Годы, дорогая моя, годы! Необходимо помнить о них! Перешел, знаете ли, на японский чай. Я как раз рядом, и у меня есть с собой упаковочка – специально для вас. И именно о вас и о фирме вашей славной я сейчас думал. Ведь знаю, что ваша компания в чае – корифей, можно сказать. Так что если не побрезгуете отпить, то ваш секретарь сможет его заварить для нас. В соответствии с моими инструкциями, разумеется.
– Я вас жду, Аркадий Аркадьевич! – ответила я и попросила секретаршу Иру поставить чайник.
Господин Шевчук явился буквально через десять минут. Как всегда, одет он был чрезвычайно импозантно: в роскошный светло-кремовый костюм от Армани, на голове красовался колониальный английский шлем, головной убор, весьма нетипичный для окрестностей Курского вокзала, где находился мой офис. Освободив подбородок от кожаного ремешка, он снял шлем и церемонно поклонился.
– Приобрел тут, знаете ли, автомобиль. По случаю, можно сказать. У неких знакомых приобрел. Хорошая вроде бы колымажка, но без нормальной крыши. – Он махнул рукой в направлении окна.
Я выглянула на улицу и увидела небрежно припаркованный поперек тротуара «Порше»-кабриолет.
– Дешево купил, надо сказать, – задумчиво продолжил мой визитер. – Относительно, разумеется, дешево! – хихикнул он. – Но, знаете, под съемной крышей ездить вовсе не так приятно, как можно было бы ожидать! Тряпочка какая-то неуютная. Как ни крути, тот же брезент. Не то, не то! Ну а если ехать в открытом, так сказать, положении, так вообще ужас! Тут у нас не Монако, я извиняюсь, не Канн! Тут не бризом средиземноморским, а холодным отечественным воздухом дует! И дует, знаете ли… прямо в голову! То есть в рабочий, сами понимаете, орган дует! – Для большей убедительности он похлопал ладонью по шевелюре, чуть-чуть обрызганной благородным серебром ранней седины. – Там внутри – мозг! – он улыбнулся своему остроумию.
Затем Аркадий Аркадьевич пригладил слегка встревоженную прическу и костяшками пальцев той же руки гулко постучал по пробковому шлему.