– Вы опять перегрузили ногу, не так ли?
– О, ради бога, оставьте делать мне замечания! Я не ребенок!
При взгляде на нахмурившегося доктора Эдуардо подумал, что с радостью навсегда отказался бы от его визитов, которые тот наносил ему каждые две недели. Но после девяти операций на раздробленной ноге ему было необходимо регулярное медицинское наблюдение. Эдуардо обратился к Эвану Пауэллу по рекомендации своего бразильского хирурга.
– Мне говорили, моя нога со временем станет совершенно нормальной, – нетерпеливо проговорил Эдуардо. – Тогда какого черта это тянется так долго?
– Ваше бедро было почти раздроблено. И вы рассчитывали, что легко поправитесь после девяти серьезных операций? И примите мой совет: перестаньте относиться к своему телу как к какому-то механическому прибору!
– Когда мне потребуется ваше мнение по поводу того, как я к себе отношусь, – раздраженно сказал Эдуардо, настроение которого ухудшалось с каждой секундой, – я спрошу об этом!
– Что ж, тогда… – Пауэлл взял с кресла свое кашемировое пальто и аккуратно перекинул через руку. – Не надо никого беспокоить. Я выйду сам. Желаю вам доброй ночи, мистер де Сауза.
– Мне не следовало разговаривать с вами таким тоном. Но сегодня был тяжелый день… – Эдуардо встал с кресла, с трудом превозмогая боль в ноге. Он бросил взгляд на французские антикварные часы на мраморной каминной доске. Почему его жизнь продолжается после трагедии, лишившей его жены и еще не родившегося ребенка? – Простите меня. Очень любезно с вашей стороны, что вы проделали весь этот путь в такой ненастный вечер.
– Ничего страшного.
Если Эван Пауэлл и счел себя обиженным, он быстро превозмог обиду, пожал костлявыми плечами и с интересом оглядел красивую, залитую светом ламп гостиную с огромными окнами, выходящими на поля и густой лес за ними. Этот ландшафт сейчас, в одну из самых суровых английских зим, был укутан снежным покрывалом.
– Вы живете здесь очень изолированно. Может, вам сейчас нужно чье-то общество? – предположил он с откровенностью, иногда уместной между двумя мужчинами.
Эдуардо прищурился:
– Вы имеете в виду женщину, доктор?
Впервые за два года он не отверг немедленно эту идею. Более того, память тут же услужливо нарисовала очень привлекательную картину – уличную музыкантшу с огромными глазами цвета грецкого ореха, очаровательным ротиком и волной медовых волос…