Шрамы опять же. И такие, нехорошие, особенно тот, который над
бровью начинался и вниз шёл, глаз пересекая. Глаз, впрочем, уцелел
и это можно было счесть везением.
Тип с медалью принялся что-то этакое выговаривать. Эмоционально,
бурно. Одной рукой то усики подкручивает, то за эфес шашки
хватается так, будто того и гляди вырвет её да и махнёт
по-молодецки, разрубая того, второго, напополам.
Хотелось.
Я это издали видел.
И злость прямо распирала. Вон, аж холёное лицо краскою налилось.
Только тот, в костюмчике, не испугался ни шашки, ни военного.
Сигаретку вынул, дым выдохнул в сторону и сказал чего-то…
Может, всё-таки выпустить?
Или… а если среди этой братии охотник имеется? Кто бы там ни
ехал, министр ли, князь ли крови или ещё какая птица не нашего
полёту, людей она с собой собрала серьёзных. Так что и охотник
найтись может. А оно мне надо? Рисковать из-за дурного
любопытства.
Человек со шрамом, будто почуяв мои мысли, повернулся. И я
поспешно поглядел на недожёванный пирог. Надо же, опытный. Взгляд
почуял. И теперь пытается понять, кто ж смотрел.
Надо будет сказать Еремею…
Хотя дела и не наши, но… что-то вспомнилось мне то чёрное
письмецо.
- Да это ж Лаврушин! – шёпотом и как-то сдавленно произнёс
Метелька. – Я его сразу и не узнавши…
- Который?
- Ну, со шрамами.
- Не пялься, - сказал я и ткнул Метельку пальцами в бок,
отвлекая. Тот ойкнул и на меня замахнулся… вот так лучше. Двое
подростков, что лавку не поделят – это нормально.
- Кто такой этот Лаврушин?
- Ну ты… это ж сам! Ну Душитель свобод!
- Каких?
- Этих… во. Народных!
- И много надушил?
- Ну… я-то так точно не знаю, но вроде как много… он жандармами
командовал, когда в Брест-Литовске погромы начались. А после там
евреи сами громить пошли, в ответку. И восстание
подняли[2]! Так он солдат вывел и
стрелять велел. По всем. Не разбираючися.
Метелька замолчал, ожидая, что скажу.
А что сказать? Без понятия, что в таких случаях говорить
надо.
- А как толпа побежала, то зачинщиков взял, и тех, что позвали
евреев громить, и евреев тоже. Суд учинил. На месте и учинил. Ну и
повесил тоже всех разом, на одной перекладине. Вот… его за это
революционеры в первый раз приговорили.
- В первый – не в последний…
Взгляд в спину ослаб, но я не рискнул повернуться.
- Ага… потом ещё пять раз другие приговаривали. Ну, разные…