– Ничего, все обойдется. И не в таких я переделках бывал.
Бодренькая улыбка не получается, и значит, достраиваю фразу дальше:
– И благо, дети у нас уже есть.
Вот теперь улыбочка наклеена, как следует. Правда, доверия она не внушает, потому как глаза у Ринки на мокром месте. Её вот-вот прорвет, а расстраиваться ей нежелательно, все же… На каком, там, мы месяце? И она как раз об этом:
– Я надеюсь, ты возвратишься к сроку, да?
– Ну, что ты, девочка! Конечно, я тебя лично отвезу в «родильню». Не сомневайся.
Сам я сомневаюсь, и она, пожалуй, тоже. Но хоть, слава Мировому Свету, доверяет версии о том, что я в эпидемиологическом отряде. Мы обнимаемся. Все-таки хорошо, что сигнал застал меня дома, есть время на все эти обнимашечки, на поцелуи. И теперь подходит очередь детей.
– Ты на войну, папа? – спрашивает Гай даже с некоторой надеждой.
Я треплю его по чубчику.
– Нет, сынок, ты что! Ведь папа у тебя просто доктор. Буду лечить больных. Там сын у многих «бо-бо».
– Ладно, лечи их побыстрей.
Киваю:
– Я быстро справлюсь, не волнуйся.
– Хочешь, я тебе дам мой «зубоскал»? – спрашивает Гай. Явно видно, что с любимым танком ему расставаться не хочется ни в жизнь, но ведь любимому папе нужнее, правильно?
– Не, Гай, – успокаиваю, – не надо. Там у меня, может, будет настоящий.
– Правда?! – глаза у сына блестят. Отныне он мне завидует.
А вот Рада, та уже в слезах. Как всякая маленькая женщина, она очень чуткая, да и мама как не сдерживается, но все же смахивает слезу.
Поднимаю дочь на руки.
– Тебе привезу чего-нибудь интересное. Обещаю.
Она молча кивает. Потом вспоминает:
– Знаешь, папа, а мне скоро уже в школу.
– Ну, к твоей школе, я уж точно вернусь.
Тут я говорю уверенно, потому что, в самом деле, до школы ей еще года два, а то и все три, в зависимости от наладки Департамента Образования.
А вот теперь…
Вот кто действительно расколол все мои трюки с эпидемиологией, так это мама. Она меня насквозь видит. Благо, еще и понимает. Ну конечно, на счет подробностей, то есть, тропиков, все-таки, не догадывается. Тут и сам Выдувальщик ногу сломит, докумекать. Потому я спокоен. Более потому, что она меня никогда не выдаст. Человек проверенный временем. Обнимаю, ее молча. Мама почти глухая. Стала такой после бомбардировки города пять с половиной годков тому, когда она не смогла добраться до убежища вовремя. Повезло, можно сказать. Благо, то были простые фугаски, а не атомные или химические. Но вот что странно. Мама почти оглохла, а на гитаре может играть по-прежнему. Умница она у меня. Может, кому-то из детей музыкальный слух передаться? Хотелось бы.