Утерев
слезы и как следует высморкавшись, слушая вполуха очередную
болтовню по телевизору («Давай поженимся»), Титания набрала номер
мамы (из-за занятости они нечасто созванивались).
«Роза… Когда мне исполнилось шестнадцать, мама
попросила называть ее только так, потому что слово "мама" старило
ее и делало безнадежной теткой без будущего. И все, что ей
остается, — зачитываться любовными романами до глубокой ночи, пока
я вышиваю крестиком».
Звуки
гудков усыпляли, и Титания хотела выключить мобильный, пока не
услышала мелодичный и такой желанный в эту минуту голос. Слезы
навернулись на глаза, губы скривились, она вновь была готова
расплакаться.
— Ма-а-а-м…
Славик мне изменил, — пожаловалась она, утирая очередную порцию
соплей.
То, что
последовало дальше, Титания никак не ожидала услышать от своей
интеллигентной матушки.
Женщина
мило обратилась к Ричарду по-английски и, уйдя в другую комнату,
выдала настоящую лекцию, разбавленную крепким русским матом. От
услышанного Титании резко расхотелось плакать и жаловаться на
превратности судьбы и на неумение мужчин сохранять верность. Ее
разбирал смех, и зашедшая в кухню за пачкой чипсов Любочка
взглянула на гостью округлившимися глазами, после чего покрутила
пальцем у виска и ушла.
— Дорогуша,
радуйся, что всевышний избавил тебя от этого
хиркуса[1]! Настоящий
поркус[2]! — Вместе с английским Роза
активно изучала латынь, помогая Ричарду в его работе. — Надеюсь, ты
хотя бы не додумалась оставить ему деньги за проживание?
— Конечно
нет, — все еще веселясь, ответила Титания.
— Хорошо, у
нас с Ричардом есть накопления — хотели полететь в Швейцарию, но
лучше я отдам все тебе. Купи недорогую квартирку, для первого
взноса тебе хватит, и смени уже работу! Мне не нравится, что моя
дочь-фея прозябает в каком-то замшелом ателье! Что бы сказала твоя
бабушка?!
Новость о
том, что Роза и ее мать с дочерью — феи, Ричард воспринял с
энтузиазмом. Даже если бы Роза отвергла его, мужчина ни за что бы
не сдался: профессорская натура в нем преобладала над людскими
суевериями. Розу он боготворил и даже позволял себе при друзьях
называть ее феей.
— Мама,
бабушка ничего бы не сказала, она бы просто сделала из его
верпа[3]
ростбиф и подала к столу своему французскому бульдогу, — вторила
она матери на латыни. — Кстати, как она там?