— Конец рабочего дня. Завтра я
ее спрошу, или тебе срочно?
— Подождет… — пробормотал я.
Кто-то очень умело заметает следы, либо Аглая нечиста на руку.
Руслан с ней общался и наверняка заметил бы что-то неладное, но он
ничего мне не сказал, значит с девушкой все в порядке. Ангелы
чувствуют, когда им лгут.
Видимо, Арина уловила мое напряжение
и еще раз покопалась в ноутбуке, после чего радостно
воскликнула:
— Вот! Кажется, это оно! — она
повернула ко мне ноутбук. На экране были на удивление четкие
фотографии антикварных предметов: среди них были и украшения.
— Ты не могла бы показать мне
наборы с перстнями?
— Конечно, — она вышла из-за
стола и закрыла дверь лавки на ключ, перевернув табличку «Закрыто».
— Я все храню в сейфе на складе.
Мы прошли в небольшую комнату, где
Арина включила дополнительный свет, и здесь стало ярко, как в
ювелирном магазине. Я поморщился: солнце было мне не страшно, но
этот ужасный свет вызывал легкую головную боль.
Она прошла к висящей на стене картине
с изображением морского пейзажа и, нажав на кнопку под массивной
рамой, открыла замок.
— Обожаю Тернера, один из моих
любимых художников, — поделилась девушка, но, видя мой
незаинтересованный взгляд, поджала губы.
На полках сейфа лежали бархатные
коробочки. Арина достала все, поставив ровной стопкой. Надев
перчатки, мы стали по очереди их открывать.
Я увидел массивные и мелкие
украшения, все они казались однообразными, вычурными и
безжизненными. Моя мать носила совсем другие: камни на ее шее
всегда горели огнем. Они были настоящим произведением ювелирного
искусства. На дорогих коврах, доставленных из-за моря, могли лежать
мертвые, обескровленные девушки, но мать никогда не покушалась на
жизнь своего старого ювелира. Ему одному было позволено прикасаться
к ее открытой шее, запястьям, чтобы измерить их для изготовления
новых украшений. Она питала слабость к рубинам цвета крови; надевая
очередное колье и вставляя серьги в маленькие мочки ушей, Эржебета
приговаривала:
«Взгляд лицемерит, улыбка лжет,
но драгоценности никогда не обманывают», — она любовалась своим
отражением и в эти моменты превращалась в самую невинную и добрую
женщину. Увидь ее кто-нибудь, кроме меня, с выражением счастья и
гармонии на лице — труп этого романтика валялся бы за стенами
нашего замка. Матушка позволяла смотреть на себя только мне.