, и добросовестно выполнял организационные и пропагандистско-агитационные поручения, которые ему давало бюро организации – в него, впрочем, также не вошли наиболее известные партийные руководители. По заданию комитета он принимал участие в работе Центральной избирательной комиссии.
По своей ментальности Николаевский вполне вписывался в тот слой, к которому принадлежали его старшие товарищи, среди которых, наряду с русскими интеллигентами, было немало грузин и русифицированных евреев. Американская исследовательница Зива Галили пишет, что это были люди образованные: «Они либо окончили высшие учебные заведения, либо получили образование самостоятельно… Как правило, меньшевики были горожанами и по происхождению, и по психологии, и марксистский интернационализм (космополитизм), как и перспектива универсального социального порядка, был созвучен их врожденному урбанизму…»[130]
При всех расхождениях по конкретным политическим и тактическим вопросам, которые были свойственны меньшевистским группам в это бурное время, они оставались приверженцами поэтапного социально-экономического и политического развития страны, считали первоочередной задачей переход к демократическому строю, который будет способствовать быстрому капиталистическому развитию страны и созданию предпосылок для перехода к социализму в будущем. Этого курса неуклонно придерживался Николаевский.
Примкнув после известных колебаний к меньшевикам-интернационалистам, он находился, можно сказать, на их «правом» фланге, то есть по некоторым вопросам приближался к революционным оборонцам. Иначе говоря, Борис не придерживался жестких догматических убеждений, находился в подвижном политическом центре, склоняясь то вправо, то влево. Это можно объяснить не только политическими влияниями (прежде всего со стороны И.Г. Церетели), но также примирительным характером, опытом сотрудничества с разными общественными кругами, даже происхождением и воспитанием в семье священнослужителя.
На заседаниях Петроградского комитета меньшевиков и в публичных выступлениях Борис Иванович неуклонно высказывался за единство социал-демократов различных направлений и взглядов. Он призывал не обострять внутренних конфликтов, подчеркивал, что общая социал-демократическая программа-минимум решена, что теперь необходимо добиваться заключения справедливого мира, но так, чтобы во что бы то ни стало предотвратить партийный раскол. Он не замечал или, скорее, всячески уговаривал себя не замечать, что действительный партийный раскол уже произошел в январе 1912 г. на Пражской большевистской конференции, что большевики с того времени стали совершенно самостоятельной экстремистской партией (правда, имевшей в своем составе более умеренное меньшинство), хотя вплоть до своей Апрельской конференции 1917 г. они не оформили этого раскола юридически.