– Да ты, я вижу, не слушаешь меня, брат Игнаций, – поднял брови отец Рангони.
– Разве мог я себе позволить не внимать тебе, господин пречестный отец? – встрепенувшись, ответил иезуит тоже по-латыни. – Ты говорил о том, что моя миссия весьма опасна, и я пытался уразуметь глубинный смысл твоих мудрых слов.
– Довольно льстить! – прикрикнул нунций. – Только мое время лестью отнимаешь! Главная опасность для тебя вот какая. Знай, что в Московии особым царским указом въезд монахов твоего ордена запрещен. Нарушив указ, ты попадаешь в большую беду, потому что в этой варварской стране иностранцы, находящиеся на ее земле, оказываются в полной власти туземного тирана. Они столь же бесправны, сколь и московиты. Исключение сделано только для членов посольств… Кстати, я предпочел бы, чтобы ты называл меня «падре».
– Я понял… Я понял, падре.
– Поэтому вот это мое послание, – и падре Рангони поднял за край со стола и вернул на место неказистый пакетик. Без надписей, он был заклеен со всех сторон, а не запечатан, как положено, красным воском, – для тебя самого лучше всего было бы передать московскому царевичу Деметриусу еще до того, как он пересечет границу Московского государства. Это для тебя было бы безопаснее, для тебя лично. Для матери же нашей католической церкви предпочтительнее, чтобы ты передал мое послание уже на земле Московии, где-нибудь, по крайней мере, за Тчерниго… да, за городом Чернигово, к сожалению отвоеванном московитами у Речи Посполитой.
– Прошу пояснить, падре. Впрочем, я выполню приказ и без пояснений.
– Разумно. Объяснение коренится в содержании послания. Кстати, внутри пакета свиток с моей личной печатью, как следует. Я же говорил о внутреннем содержании. От имени матери нашей католической церкви я напоминаю так называемому царевичу, что он сам, по доброй воле и внутреннему убеждению, перешел в ее лоно и обязался обратить в единственную канонически правильную христианскую веру своих подданных. Для чего я ему об этом напоминаю? Ибо убежден, что он, оказавшись в Московии и добившись в этой варварской стране первых военных успехов (дай-то ему Бог!), попробует скрыть от подданных свое обращение в католическую веру и не будет спешить с исполнением данных понтифику обещаний. Вот тогда-то и полезно ему будет получить мое предостережение на сей случай, этакий отрезвляющий кувшин холодной воды на его хитроватую славянскую голову.