Но одно дело – обличать ее в студенческих газетках и совсем другое – столкнуться с нею лицом к лицу!
Недвусмысленное замечание жандарма нисколько не поколебало его решимости бороться с набивавшими себе карманы чиновниками.
И кто знает, может быть, именно тогда Кемаль осознал, что для возрождения и процветания любой страны в ней надо установить тот самый железный порядок, при котором чиновники перестанут врать и воровать.
Но то, что безрадостная армейская действительность заставила его задуматься над тем, что же все-таки происходит в стране, несомненно.
В учебных классах Генерального штаба и на пропитанных духом юношеской романтики революционных сходках все выглядело гораздо безобидней.
И всем им, таким, в сущности, наивным, казалось, что стоит только захотеть, как все устроится само собою.
Ничего подобного!
И в этом затерянном на задворках империи гарнизоне, где его окружали не начитавшиеся Намыка Кемаля юноши, а потянувшие лямку гарнизонные офицеры, все выглядело совсем иначе.
Да, многие из его сослуживцев были еще молодыми, но жаркий ветер пустыни давно уже высушил в их душах остатки романтизма, и на жизнь они взирали совсем другими глазами, нежели пришедший к ним из совершенно другого измерения Кемаль.
Он начал чрезмерно увлекаться спиртным, стал еще более раздражительным и однажды выложил все, что думал, полковому командиру.
К его удивлению, тот не подумал возражать и поговорил с ним, что называется, по душам.
Да, во многом Кемаль прав!
Но что делать?
Такова была их жизнь, ему тоже не нравилось разложение армии, но стоит ему запретить грабить арабов, как он получит пулю в спину.
Да и что он мог посоветовать офицерам, месяцами не получавшим жалованье?
Бунтовать?
Нет, это не его путь, он уже не так молод и должен растить детей.
Да и есть ли в этом смысл?
Ведь и сам Кемаль уже познал всю бессмысленность брошенного им вызова.
Служил бы себе припеваючи в своих распрекрасных Салониках, так нет, полез в политику.
Вот и сиди теперь в этих проклятых песках.
И сказать по правде, он еще хорошо отделался.
Сколько их, таких вот мятежных, рассталось с жизнями за куда более мелкие прегрешения.
Впрочем, он может сам поговорить на эту тему с державшим в Дамаске лавку бывшим студентом, сосланным в Сирию за участие в каких-то там бунтах.
Кемаль так и сделал и отправился к Мустафе Джантекину, как звали бунтовщика.